Реакцию Кремля на серию терактов не пришлось долго ждать. Она оказалась предсказуемой. За стенами, выложенными из красного кирпича, в принципе ничего другого никогда и не рождалось. На любые угрозы (вызовы, в современной терминологии) всегда следовало усиление централизации, причем исключительно бюрократическими методами.

Дамский угодник

Без женщин жить нельзя на свете, особенно политикам, претендующим на высшие государственные посты. На какой рейтинг можно рассчитывать, лишившись поддержки лучшей половины человечества? В пределах статистической погрешности, не более. Случайно ли среди избирателей Путина в 2004 г. доля избирательниц составила 60%? Эмоциональный фактор с легкой примесью фанатизма играет в России все более заметную роль. Отсюда — и прогрессирующая феминоориентация политической рекламы.

Четыре с половиной года президентства — свидетельство того, что политический лидер Путин так и не превратился в успешного политического менеджера. Его сила по-прежнему не в конкретных достижениях, а в надеждах, которые питают его сторонники. По данным аналитической службы Левада-Центра, таковых в стране 44%. Еще 31% поддерживают президента по причине отсутствия альтернативных фигур. Им больше не на кого надеяться.

В длинном списке достижений и неудач Путина, составленного накануне переизбрания, положительный баланс (достижения минус неудачи) можно обнаружить только по четырем пунктам, отрицательный — по четырнадцати. Среди лидеров с обратным знаком — «Борьба с преступностью» (-35) и «Решение чеченской проблемы» (-33). Но это баланс. В абсолютном же выражении в графе «достижения» у пунктов-лидеров стоят гордые единицы. Такие оценки выставило общество президенту как раз по тем предметам, по которым четыре года назад он блестяще сдал вступительные экзамены. Однако общий уровень доверия Путину с марта 2000 г. по март 2004 г. увеличился с 53% до 66%. Получается как в старом армейском анекдоте: подход к снаряду «отлично», отход от снаряда «отлично», выполнение упражнения «неудовлетворительно», общая оценка — «хорошо».

Белорусский и мировой опыт дает нам подсказку в понимании отмеченного феномена. За четыре года надежда не умирает; более того, она может укрепляться вне зависимости от реалий. Все четыре года рейтинг российского президента неуклонно возрастал. Любовь зла, любить можно и Путина.

Если не он, то кто же?

Знакомый вопрос. У нас «социальная стабильность», у них — очередной теракт. У нас компактное унитарное государство, у них — федерация, омываемая морями трех океанов. Список отличий можно продолжить, но, несмотря на его внушительный объем, с политическими лидерами в известном отношении нам повезло одинаково. Оба они оказались «незаменимыми».

Традиционная ссылка на славянские корни вряд ли что-то разъясняет. Близкие по духу народы должны выбирать политических близнецов. А что мы имеем на деле? Что общего у президентов Беларуси и России в характере, в биографии, в стиле руководства?

Если мы попытаемся заглянуть глубже и перелистаем классика социологии Макса Вебера, то удивимся еще больше. У Лукашенко и Путина различна сама природа легитимности. Белорусский президент — типичный харизматический лидер, чья власть основана на «вере его окружающих в то, что он обладает экстраординарными способностями решать важнейшие проблемы жизненного существования».

Легитимность Путина основана не на его личных качествах. Он — «никакой». Это видно невооруженным глазом. Все дело в должности. Вебер называет подобный тип легитимности традиционным. «Традиционное господство связано прецедентами прошлого и ориентировано на правила». Напротив, харизматическое господство «разрушает прошлое (внутри своей области), и в этом смысле оно специфически революционно».

Главная политическая традиция России — своего рода отсутствие политической традиции: веками поиск компромиссов в обществе сводился к подковерной борьбе в коридорах власти. Перестройка не смогла разрушить каркас административного здания, хотя толчок получился весьма болезненным — и штукатурка во многих местах осыпалась. На горбачевских съездах впервые, пусть и в ограниченном виде, согласование интересов различных социальных групп стало происходить публично. Нельзя сказать, что такая открытость однозначно пошла на пользу обществу и государству. Согласовывать в спорах можно детали, а не противоположные точки зрения. В 1993 г. Ельцин вынужден был использовать танки в качестве решающего аргумента в затянувшейся дискуссии.

Путин продолжил начатое, последовательно заменяя политические рычаги управления на административные. В результате в созданной им структуре власти, по словам Ю. Левады, «для политических и персональных альтернатив просто нет места. Исключительное положение „первого лица“ определяется не его талантами или достижениями, а прежде всего его статусом в системе властвования. Именно он в конечном счете обеспечивает ту персонализацию массовых ожиданий и надежд, которая отражена в персональных рейтингах». Вот почему на парламентских выборах 2003 г. все «политизированные» партии — «правые» и «левые» — потерпели поражение. Наступила «эпоха серых», и, судя по всему, надолго.

В таких условиях часть общества начинает игнорировать президентские выборы. В 1991 г. «отказников» оказалось 16%, в 1996 г. — 29%, в 2000 г. — 31% и, наконец, в 2004 г. — 35%, Основной мотив отказа в голосовании — политический. Тут опять своя арифметика: в 1996 г. — 43% игнорирующих выборы по политическим соображениям от общего числа неголосовавших, в 2000 г. — 59% и, наконец, 2004 г. принес очередной рекорд — 62%.

Белорусские метаморфозы

Оставим на время российские политические выкладки и возвратимся на родную землю. Десять лет — приличный срок по любым меркам. На одной харизме его не вытянуть. За прояснением ситуации снова обратимся к Веберу: «харизматическое господство, которое только в момент образования существует в идеально-типической чистоте, должно значительно изменить свой характер и стать традиционным».

В качестве претендента на президентское кресло можно размахивать папками компромата на нерадивых чиновников. Электорат зрелища любит, особенно в отсутствии хлеба. Но подобные манипуляции хороши «до того», а «после того» начинаются будни, и новоиспеченный национальный лидер вынужден призывать на помощь старую чиновничью гвардию: «Авторитарное переосмысление харизмы обыкновенно ведет на путь рационализации. Лидер будет пытаться заручиться поддержкой точно и без сбоя функционирующего штаба чиновников».

Таким образом, переход от неформального лидерства к формальному, с одной стороны, создает возможности для образования нового типа легитимности, а с другой — расшатывает старую, уже сложившуюся, основанную исключительно на слепой вере. Успешная политика (под политикой в данном случае понимается борьба за удержание власти) сводится к умению балансировать, что мы и наблюдаем вот уже десять лет.

Смертельной угрозой для описанных типов легитимности является выборность высших государственных чиновников. Если благополучие последних зависит не от назначающего их начальника, то они начинают открыто преследовать свои собственные цели. Бороться с чиновничьей «автокефальностью» (выражение Вебера) и призвана «президентская вертикаль». В Беларуси к ее строительству приступили без промедления, в России подготовительный период растянулся на четыре года, на весь первый путинский срок. Но не следует думать, что сей временной люфт вызван элементарным недомыслием. Просто российская специфика породила иной порядок политических приоритетов.

Суета вокруг ядра

Трагедия в Беслане послужила поводом для обнародования очередной программы обустройства России. Сама программа бала подготовлена еще весной, но Путин держал паузу, выжидая удобного момента. Перед внесением судьбоносных предложений президент выступил с обращением к народу. Главный штатный российский государственник, он не извинился и не попросил прощения; он говорил об «условиях, сложившихся после распада огромного, великого государства», и о том, что «удалось сохранить ядро этого гиганта».

У «ядра» обнаружились очередные враги. В нарисованной широкими мазками картине международному терроризму отводится лишь второстепенная роль технических исполнителей. На переднем плане президент разместил загадочные, и от этого еще более зловещие силы: «Одни — хотят оторвать от нас кусок „пожирнее“, другие — им помогают. Помогают, полагая, что Россия — как одна из крупнейших ядерных держав мира — еще представляет для кого-то угрозу». Международный терроризм предстает уже не в виде самодостаточной силы, теперь это всего лишь мальчик на побегушках, помогающий отрывать куски «пожирнее». Цель подобного мифотворчества не скрывается: «это мобилизация нации перед общей опасностью», мобилизация вокруг вертикали власти, завершить строительство которой настало время.

Между прошлым и будущим

Справедливости ради следует отметить, что в своем послании Путин упомянул мимоходом и гражданское общество. Однако все свои конкретные предложения он направил исключительно на усиление мощи государства, следуя по проторенной дороге многовековых традиций. Мечта графа Витте о том, что «русский государь должен опираться на народ», по всей видимости, еще даже не включена в перспективные планы российской политики.

Государи опирались на дворянство. Генеральные секретари на партийную номенклатуру. Пришедшие им на смену президенты — на набирающую силу бюрократию. Выше уже отмечалась несовместимость авторитарного управления с выборностью высших чиновников. Теория Вебера, разработанная сто лет назад, выдержала испытания временем: критерием истины на сей раз выступает практика Путина.

В предложенных кремлевской администрацией изменениях в первую очередь поражает масштаб. Отказ от выборности глав регионов, их прямое (формальная процедура согласования не в счет) назначение президентом, коренным образом повлияет на политическую и экономическую жизнь страны. Основной вопрос, как всегда, сводится к оценке результатов предстоящих преобразований.

Инициатива Путина породила волну комментариев в российской прессе. Перечислять крайние точки зрения не имеет смысла, поэтому ограничимся статьей бывшего редактора «Независимой газеты», ныне профессора МГИМО Виталия Третьякова, в которой автор, признавая «безусловный шаг назад от приближения к идеальной модели демократии», одновременно пытается найти ему оправдание.

Главный аргумент содержится уже в самом названии статьи: «Выбор Путина как выбор России». Конкретный политик, пусть и в лице президента, оказался, по Третьякову, в условиях отсутствия выбора. Путину просто некуда деться, столкнувшись с «опасением потерять нечто большее, чем демократию в России, а именно — саму Россию». Жизнь «эмпирическим путем» показала неэффективность демократических методов управления страной. В качестве наиболее яркого примера автор приводит деятельность губернаторов: «Почти никто из губернаторов не допускал развитие демократии на муниципальном уровне, тем более — местного самоуправления. Зато все они участвовали прямо или косвенно, лично или через родственников и подставных лиц в разделе собственности на вверенных им территориях, не подпуская к этой собственности ни конкурентов, ни тем более народ. Почти все главы субъектов Федерации создавали исключительно подконтрольные себе региональные парламенты и подминали под себя региональные СМИ».

Казалось бы, возразить тут нечего. Демократические выборы почти повсеместно привели к власти авторитарных лидеров. Последние события в Калмыкии тому наглядное подтверждение. Молодой и энергичный президент ФИДЕ и по совместительству президент республики последовательно ведет Калмыкию к экономическому краху. Все политические оппоненты Кирсана Илюмжинова или перебрались подальше от родных степей или погибли при загадочных обстоятельствах.

Смогут ли кремлевские назначенцы переломить ситуацию на местах? Деятельность федерального центра во главе с президентом поводов для оптимизма не давала и не дает. Достаточно вспомнить разгром независимых телеканалов. Басманное судопроизводство. Демонстративное использование административного ресурса в ходе избирательных кампаний. Дурной пример заразителен, а дурной пример, исходящий от федерального руководства, заразителен для региональных властей вдвойне.

Не стоит питать особых надежд и по поводу избрания депутатов Думы исключительно по партийным спискам. В свое время введение смешенной системы было инициировано сверху. Так Кремль пытался остановить КПРФ, и в какой-то мере ему это удавалось. Но с тех пор много воды утекло. У власти появился положительный опыт создания пропрезидентской партии. В новых условиях борьба за проведение депутатов-одномандатников экономически оказалась нерентабельной. Куда проще продвигать всех скопом, опираясь на мощь центральных телеканалов. Кроме того, подобная технология в очередной раз оставляет региональные элиты «вне игры» на политическом поле.

Западный сценарий развития в очередной раз не смог прижиться в России. Не те культурные традиции. В запасе остается китайский вариант, при котором рыночная экономика развивается без опоры на демократические институты. Но это не значит, что она подвешена в воздухе. Китайскому экономическому чуду есть на что опереться. В первую очередь это традиционная расширенная семья и конфуцианство. К сожалению, и с тем, и с другим в России проблемы. Зато есть богатый опыт бюрократизации и дебюрократизации страны. Предложения Путина, судя по всему, не выходят за очерченные данными процессами рамки.