В «пуповой» комедии Кастеллано и Пиполо «Дядя Адольф по прозвищу Фюрер» содержится сцена, изображающая акцию народного волеизъявления. Народу предлагается реализовать свою волю, метнув бюллетень для голосования либо в тумбу с надписью «За диктатуру», либо, напротив, в тумбу с надписью «За демократию». Все очень просто. К моменту, когда избирательный участок закрывается (кажется, «на обед»), зритель уже предвосхищает какой-то забавный подвох. И подвох не заставляет себя долго ждать: стражи, которые приставлены к тумбам с целью их охраны, попросту меняют местами таблички — «диктатура» становится «демократией» и наоборот.
Как достигается эффект смешного? Отнюдь не только за счет демонстрации «убойных» средств фальсификации (нет никакой необходимости прикасаться к бюллетеням, достаточно поменять таблички). Эти средства «задним числом» предполагают нелепую постановку вопроса, вынесенного на референдум: «диктатура» или «демократия»? Что следует понимать под «диктатурой», что — под ее альтернативной? Вероятно, какой-то эквивалент всеобщего счастья (старушка, в нерешительности теребящая бюллетень, не знает, что именно предпочесть, и охранник кивает ей на тумбу «демократия»). Если так, то понятно, что большинство будет голосовать за «демократию» (за волю к счастью, за волеизъявление само по себе), и, следовательно, понятно, каким образом в итоге должны быть размещены таблички.
Но это еще не все: можно вообще не менять таблички местами, но затем предлагать народу ту версию «демократии», которую, по мнению диктатора, народ «выбрал». Таким образом, подлинная хохма описываемого сюжета заключается вовсе не в «минимализме» фальсификационной техники, но в ее избыточности: акт замены «демократической» таблички на ее «диктаторский» эквивалент ровным счетом ничего не меняет. Это строго формальная процедура, выдающая свою радикальную бессмысленность.
Растянутая на неделю белорусская акция волеизъявления четко вписана в подобную же комедийную схему. Безусловно вписана — словно местных пиарщиков много раз знакомили с эксцентрическими выходками героев Кастеллано-Пиполо.
Итак, имеется выносимый на референдум вопрос — вопрос «бессмысленный» в том отношении, что, согласно выводам экспертов Венецианской комиссии, смешивает проблему привилегий для одного человека с вопросом общего, конституционного значения. Иными словами, содержит два вопроса в одном (и к тому же вступает в явное противоречие с Избирательным кодексом Беларуси).
Существует, однако, проблема иного порядка: каким образом будет интерпретирован и применен (а интерпретация — это всегда применение), скажем, положительный ответ на этот вопрос, учитывая что выводы Венецианской комиссии были квалифицированы официальным Минском в качестве «политического заказа» («политический заказ» — это, нужно понимать, заказ, выполненный от имени правового сознания и логики)? В частности, интересно вот что: если белорусские власти объявят о том, что белорусский народ «отменил» ограничения на президентское правление, то когда следует ожидать ближайших выборов? В 2006 г. или в 2009? Не повлечет ли очередное редактирование Конституции очередного обнуления предыдущей истории Лукашенко? Именно так и случилось в 1996 году: новые конституционные условия — «свежий» президент.
Суть, однако, в том, что ответ на вопрос типа «в каком году…» не имеет никакого значения в свете установки Лукашенко и его окружения на пожизненное сохранения привилегий (как бы эти привилегии ни истолковывались).
В свете сказанного понятно, что необходима не просто фальсификация, но фарс. Если фальсификация призвана исказить, деформировать некоторое положение вещей (соотношение голосов), то фарс вообще утрачивает всякую связь с реальностью. Его призвание — не изображать, несколько искажая, но искажать, чуть-чуть изображая. Демократический водевиль — вовсе не схема, в рамках которой демократия попадает в смешное, неловкое положение; это ситуация, в пределах которой демократия сама становится объектом осмеяния. Подобно Пьеро, она получает тумаки, ее бьют дубинами и поливают краской. По идее, это должно вызывать смех или нечто адекватное по силе экспрессии. Например, гомерический плач.
Вообще говоря, фарс — это нечто смешное и жестокое одновременно, что должно вызывать смех до слез либо рыдания до смеха — что-то находящееся между хохотом и плачем, но не имеющее возможности выразить себя посредством иных эмоций. В современной, несколько «испорченной» трактовке — «черный юмор».
Эксперты Венецианской комиссии говорят, например, о том, что белорусские власти могли бы вынести на референдум вопрос об определенной поправке в Конституцию, а уж затем Лукашенко мог бы выдвигаться на выборы в качестве одного из претендентов. Но власти так не делают. Они изначально предполагают, что народный ответ должен быть дан на карикатуру вопроса. Положительный «ответ» на такой «вопрос» означает такой тип доверия, который можно истолковать как дозволение делать все, что угодно. В том числе с демократией — бить ее дубиной, поливать краской…
Между делом: понятно, что выиграть подобный референдум сложно. Если, конечно, действовать «честно» — искажать реальное состояние общественного мнения. Сложно в том смысле, что искажения должны быть чересчур значительными. Согласно большинству социологических замеров (но не тех, что сами являются элементами большого белорусского фарса), в пользу Лукашенко готовы сказать свое «да» не более 40% избирателей. При 60% явки, как подсчитала «Комсомолка», этих «да» должно быть не менее 83,3%. При таких исходных условиях удобнее всего не «фальсифицировать», но «фарсифицировать» — разворачивать всю акцию таким образом, чтобы все знаки и смыслы менялись местами со своими двойниками.
Избыточность — всенепременное условие фарса (крови, любви и риторики должно быть много, дубин и тумаков — тем более). Так, фарс белорусского волеизъявления, обрастает фантастическим количеством махинаций и манипуляций.
Избирательные списки — тайна за семью печатями. Общее количество граждан, обладающих избирательным правом, — военный секрет. Нужно, наверное, брать языков в ЦИКе и допрашивать их с пристрастием. Наблюдателям не дают полноценно наблюдать — просто из принципа «ненаблюдаемости» референдума.
Чрезмерность и гротескность «наглядной» агитации (при известном наборе репрессивных мер против тех, кто предлагает альтернативные наглядные пособия) поражает. Рекламный ролик учит потенциального волеизъявленца, как голосовать «правильно». Учит он этой простой операции столь подробно, что в конечном итоге носитель воли путается, куда именно ставить галочку (или крестик) — просто от осознания чрезвычайной важности «правильной» постановки (или расстановки) галочек и крестиков.
Этого, конечно, мало. На тот случай, чтобы никто не запутался в технических вопросах заполнения бланков, выделено время на их «проверку» — референдум запущен досрочно. Голосовать выгоняют целыми трудовыми коллективами. Люди, конечно, недоумевают: почему начальство заставляет «выполнить свой гражданский долг» уже 12 октября, если по всему городу развешены плакаты с приглашением заглянуть на огонек именно 17 октября? Как относиться к соответствующим телеприглашениям, да и вообще — ко всей кампании?
Таким образом, формируются две главные урны, две корзины. Первая из них — «беспримесная» корзина, вредные примести которой (недействительные бюллетени и «неправильные» волеизъявления), по всей видимости, будут Delete уже к 17 октября, к началу «настоящего» референдума. Согласно утверждениям оппозиции, уже имеется соответствующая разнарядка. Со второй корзиной несколько сложнее, однако не следует преувеличивать эти сложности пред лицом подлинного фарса. Любые таблички и любые бланки могут быть заменены в любой момент. Засим они будут уничтожены, говорит ЦИК.
Вообще говоря, Александр Лукашенко мог бы выиграть этот референдум. Во всяком случае, у него имелась такая возможность. Но фарс, как уже сказано, избыточен. Он выдает себя с головой: структуры белорусского социального порядка сделали все от них зависящее, чтобы дискредитировать существующий институт народного волеизъявления (проявляющий себя в форме прямого голосования). Казалось бы, зачем до последнего момента делать тайну из избирательных списков — учитывая наличие иных механизмов фальсификации? Зачем нервировать людей, загоняя их на избирательные участки загодя, и дергать наблюдателей по всякому поводу? Зачем приостанавливать выход СМИ? Зачем запрещать различного рода альтернативную агитацию (коль скоро президент всегда говорит о том, что это ему — «подарок»)? Зачем вообще вся эта избыточность — если, конечно, отвлечься от законов взятого за основу жанра?
Первый приходящий в голову ответ состоит в том, что мобилизованные для проведения референдума люди вступили в своеобразный заговор: им важно продемонстрировать незаконность всей процедуры. Процедуры, которая никем не будет признана — ни мировым сообществом, ни самими белорусами. Легитимность нынешней власти, таким образом, будет подорвана.
Такого заговора, разумеется, не существует. Однако имеется нечто вроде немого сговора людей, так или иначе вынужденных действовать «по законам жанра». Некоторые из них действительно поддерживают Лукашенко, но многие из них — нет. Вообще говоря, их «головная» политическая позиция не в счет, поскольку в нашем случае важны лишь эффекты их деяний. Всякий участник мобилизованной Лукашенко армии действует не столько в соответствии с некими этическими или политическими установками (в соответствии с «политическим заказом»), сколько исходя из соображений безопасности. Другими словами, они не столько рассчитывают на выгоды, сколько беспокоятся по поводу возможных утрат и действуют по принципу «делай как мы, делай лучше нас».
Короче говоря, здесь важно не выделиться в «худшую» сторону: если большинство впадает в безумие, то следует действовать как безумцу, если все занимаются подхалимажем, то не следует делать благородное лицо и пр. Иной раз даже стоит себя «хорошо зарекомендовать», проявить актерское рвение. Так игровая структура фарса задает формулу поведения героев.
Остается еще один вопрос: каким же образом относиться к результатам референдума, о которых нам скоро расскажут? Таким же образом, как и к самому референдуму. Таким же образом, как к нему относятся его действующие лица. Как к нему относятся все — от властей до экспертов Венецианской комиссии. Фарс — он и есть фарс. Никакого «права на власть» из него вывести невозможно. Это будет пародия на право и карикатура на власть: обе они являются продолжением той природы, которая произвела их на свет. Утверждения типа «Лукашенко выиграл референдум» либо «Лукашенко проиграл референдум» неверны по сути. Можно говорить: Лукашенко разыграл референдум.
But the game is over. Вскоре это поймут даже те, кто сегодня склонен говорить второй половиной языка.