О плачевном состоянии нашей бюрократической машины или «вертикали» свидетельствует много примеров, начиная от борьбы, вернее фактического отсутствия борьбы, с кризисом, скандала с постановлением № 991 до последних совершенно неадекватных действий во время эпидемии свиного гриппа. Но это самые яркие примеры, в принципе же ситуация хотя и более неприметная, но и более страшная. Независимые эксперты постоянно жалуются, что «вертикаль» не прислушивается к их рекомендациям. Да, не прислушивается. Но она и ЦУ президента в последнее время не выполняет. Имитирует, но реально не выполняет. Таким образом, создается впечатление, что наша бюрократическая «вертикаль» просто в «шоке» и уже не способна к адекватным действиям. И, похоже, даже наш «самый главный» уже стал осознавать эту ситуацию.
Попытка создать «параллельное правительство», как мне кажется, говорит именно об этом. Только это вряд ли поможет, если «параллельное правительство» будет воздействовать на ту же «вертикаль». И решения «параллельного правительства» будут блокироваться системой, так же, как и сейчас. Как говорил сантехник из анекдота, «систему надо менять».
Вернемся, однако, к кризису. У нас, правда, до сих пор все еще твердят, что это не кризис. Лучше бы был кризис, черт побери, поскольку как бороться с кризисом — более-менее понятно, но как бороться неизвестно с чем, с «некризисом», поразившим нашу экономику, — неизвестно никому. Поэтому собственно к сбалансированным антикризисным мерам по сути так и не приступили.
То же самое и со «свиным гриппом». Это не свиной грипп, мы не знаем что это, но точно не он. Опять же, лучше, чтобы был «свиной грипп», поскольку как с ним бороться — уже известно. Но как лечить «не свиной грипп» — сказать невозможно. Кстати, как только начали признавать отдельные факты смерти от пневмонии, вызванной свиным гриппом, пусть и занизив данные, так паника сразу и улеглась. Это к вопросу о том, кто панику вызвал — «нячэсныя» СМИ, или Минздрав замалчиванием фактов.
Посевная, «битва за урожай», «Дажинки», — с этими рутинными, повторяющимися из года в год задачами наша бюрократия, хотя и с натугой, но пока еще справляется. Хотя и тут уже не все ладно. Из 400 с лишним объектов республиканских «Дажынак-2009» в Кобрине чуть ли не половина (180) до сих пор не принята в эксплуатацию. Такой факт засвидетельствовала состоявшаяся в Бресте коллегия комитета государственного контроля Брестской области. Проверка была вызвана многочисленными обращениями жителей столицы праздника урожая, недовольных сроками и качеством строительно-монтажных работ. Количество недовольных по сравнению с 2008 годом увеличилось в два раза, и большинство жалоб оказалось обоснованными (были подкреплены многочисленными фотографиями и рассказами очевидцев).
Комитет государственного контроля по Гомельской области после проведенных проверок в сельхозорганизациях решил, что в регионе неоправданно затянулась уборка кукурузы и картофеля. Как сообщили БелаПАН в комитете, еще подлежит уборке кукуруза на зерно на площади 25.051 га (52%), в Ельском и Кормянском районах не закончена уборка кукурузы на силос, в Жлобинском и Чечерском — картофеля. Сдерживающим фактором является недостаток топлива и неблагоприятные погодные условия. Установлены факты низких темпов проведения сельскохозяйственных работ, неподготовленности отдельных животноводческих помещений к зимовке скота. В Ельском районе из семи хозяйств в трех не завершена уборка кукурузы на силос и зеленый корм, в семи хозяйствах на большинстве площадей не убрана кукуруза на зерно, в четырех хозяйствах — морковь. Не закончили уборку картофеля и кукурузы в хозяйствах Чечерского района. В КСУП «Красная Буда» и СПК «Борщевский» в Добрушском районе не убрано соответственно 95 и 50% кукурузы на зерно. И эти примеры не «враги» придумали, а КГК выявил.
Добавлю лишь, что таких примеров гораздо больше, чем можно перечислить в одной публикации. Но это — по поводу рутинных ситуаций. Стоит же событиям хоть немного отклониться от привычной колеи, так сразу и происходят серьезные сбои, иной раз наступает полный паралич. Сегодня таких ситуаций все больше и больше. Весь мир, похоже, несется на всех парах к глобальной точке бифуркации — так что только успевай поворачивать. А вот «поворачивать» мы не умеем: посевная, битва за урожай, Дажинки, посевная, битва за урожай, Дажинки и никакой «паники и визга», система к другим ситуациям абсолютно не приспособлена, и главное, не хочет приспосабливаться. Создается впечатление, что «вертикаль» быстро превращается в «скелет», оторванный от остального организма. Обратная связь утрачена полностью. Власть не доверяет и боится народа, народ не верит ни одному слову власти. С другой стороны, и без «скелета» вроде нельзя. Можно представить, во что превратится организм, если из него вынуть скелет. Дилемма.
Не столь важно, что во многих ситуациях действительно «не виноватая я, он сам пришел», как постоянно твердят наши бюрократы. Да, мировой экономический кризис, «свиной грипп», — эти факторы в какой-то мере внешние, особенно последний. Но вот ответная реакция на определенный «раздражитель» — это фактор сугубо внутренний, и он определяет жизнеспособность организма. Так вот, у нашей бюрократической «вертикали» эта реакция неадекватная с точки зрения выживаемости страны. Впрочем, это вполне типичная реакция.
Для объяснения этого «феномена» обратимся к признанным авторитетам. Один из всемирно признанных «гуру» в этой области — футуролог Элвин Тоффлер. Например, запрещенная на момент выхода в некоторых странах, «Третья волна» Тоффлера в других стала бестселлером и одно время была чем-то вроде библии для отцов реформ в Китае. Сначала обвиненная в распространении западного «духовного загрязнения», затем принятая и опубликованная огромными тиражами, она стала самой продаваемой книгой в самой многочисленной стране на планете и использовалась при составлении речей Ден Сяопина. Бывший в то время премьер-министром Цзао Дзиян созывал конференции для ее обсуждения и убеждал политиков изучать этот труд. Теперь мы видим, что у Китая достаточно неплохо получилось. Один этот факт заставляет пристальнее изучить книги Элвина Тоффлера.
Вот что Тоффлер пишет о бюрократии в переходные и кризисные периоды. «Служащие наверху принимают решения; люди внизу — их исполняют. Одна группа — мозг организации, другая — ее руки. Это типично бюрократическое устройство идеально приспособлено для решения рутинных проблем с умеренной скоростью. Однако когда скорость возрастает или проблемы перестают быть рутинными, хаос часто вырывается на свободу (здесь и далее — курсив Ю.П.). Нетрудно понять, почему так происходит. Во-первых, ускорение темпа жизни означает, что каждая минута „внизу“, потерянная для производства, стоит больше, чем раньше. Задержка производства обходится все дороже. Информация должна поступать быстрее, чем прежде. В то же время быстрые перемены увеличивают количество необходимой информации, поскольку возрастает масса новых, неожиданных проблем. Чтобы справиться с новой проблемой, требуется больше сведений, чем это было нужно для решения старой, с которой уже приходилось сталкиваться множество раз. Таким образом, одновременное требование большего количества информации и более быстрой ее передачи — вот что разрушает сейчас великие иерархические вертикали, столь типичные для бюрократии» («Футурошок», 1970).
Именно такое устройство имеет наша «вертикаль». Более того ее «мозгом» некоторое время вообще была даже не группа людей, а мозг только одного человека и только он принимал практически все решения. Все же остальные были «руками» системы. Понятно, что такая система еще более неадекватна в периоды быстрых изменений и кризисов, чем классическая бюрократия, насколько бы мощным не был ее «главный мозг».
«Потребуется очень много времени, прежде чем исчезнет последняя иерархическая бюрократия. Ибо бюрократия хорошо приспособлена для решения задач, которые требуют выполнения рутинных операций множеством людей со средним уровнем образования, и, очевидно, какие-то операции подобного рода сохранятся и в будущем… Автоматизация не укрепляет власть бюрократии над цивилизацией, а приводит к ее свержению. Поскольку машины берут на себя рутинные операции, а ускорение меняет окружающую обстановку, все большая часть энергии общества (и его организаций) должна быть направлена на решение нестандартных проблем. Это требует такой степени воображения и творческих способностей, которых нет в бюрократической системе, с ее постоянными структурами и иерархическими отношениями, с ее организацией, в которой каждый человек занимает свое определенное место. Таким образом, неудивительно, что повсюду, где организации вовлекаются сегодня в поток технологических или социальных перемен, повсюду, где становится важным исследование и проектирование, повсюду, где люди должны справляться с впервые возникающими задачами, — крах бюрократических форм наиболее очевиден. Чтобы жить, организации должны сбросить с себя те виды бюрократической практики, которые их иммобилизуют, снижая их чувствительность и тем самым снижая их реакцию на перемены („Футурошок“, 1970).
«Машина по принятию политических решений во всех этих странах становится все более заторможенной, изношенной, перегруженной, затопленной недостоверными данными и сталкивается с неизвестными ей опасностями. Поэтому мы и видим, что люди, принимающие решения в правительстве, не способны принимать высоко приоритетные решения (или делают это очень плохо) и при этом яростно стремятся принимать тысячи более мелких, зачастую тривиальных решений. Если и появляются важные решения, то они обычно запаздывают и редко достигают того, ради чего созданы. Вот поэтому многие люди, включая тех, кто находится на вершине власти, чувствуют себя такими бессильными. Один из ведущих американских сенаторов в частной беседе рассказывал мне о своем глубоком разочаровании и ощущении, что он не может совершить ничего полезного. Он спрашивает, стоит ли того крах семейной жизни, бешеный темп существования, долгие изнурительные поездки, бесконечные совещания и непрекращающееся давление. Высокопоставленный чиновник из Белого дома жалуется мне, что даже президент, по-видимому, самый могущественный человек в мире, чувствует свое бессилие. Эта усиливающаяся неспособность принимать своевременные и компетентные решения изменяет самые глубокие властные отношения в обществе. Сегодня элиты больше не могут предсказывать последствия своих собственных действий. Политические системы, через которые они действуют, настолько устаревшие и скрипучие, настолько отстают от событий, что даже тогда, когда элиты ради собственной выгоды пристально „контролируют“ системы, результаты часто оказываются неожиданными и противоположными ожидаемым. Поспешим добавить: это не значит, что власть, утраченная элитами, досталась остальной части общества. Власть не передается, она беспорядочна, и в каждый отдельный момент никому не известно, кто за что отвечает, кто имеет реальные (в отличие от номинальных) полномочия и как долго эти полномочия продлятся. В этой бурлящей полуанархии простые люди становятся озлобленно циничными не только по отношению к собственным „представителям“, но — что более зловеще — по отношению к самой возможности быть кем-то представленными» («Третья волна», 1980).
С исторической точки зрения, власть перешла от медленных к быстрым — говорим ли мы о видах или странах. В быстрых экономиках прогрессивная технология ускоряет производство, но не только. Их скорость определяется скоростью сделок, временем, необходимым для принятия решений, скоростью, с которой новые идеи создаются в лабораториях, скоростью, с которой они выбрасываются на рынок, обращением капитала и прежде всего скоростью, с которой данные, информация и знания пульсируют через экономическую систему. Быстрые экономики порождают благосостояние — и власть — быстрее, чем медленные. Напротив, в крестьянских обществах экономические процессы движутся чрезвычайно медленно. Традиции, ритуалы и невежество ограничивают социально приемлемый выбор («Метаморфозы власти», 1990).
«Когда страны совершают переход к передовой, суперсимволической экономике, они нуждаются в усилении горизонтальной саморегуляции и ослаблении контроля сверху. Попросту говоря, тоталитарное управление душит развитие экономики. Слишком жесткое управление так же опасно, как слишком слабое. Государства, пытающиеся жестко управлять своим народом и своей экономикой, неизбежно разрушают тот самый порядок, которого они добиваются. Государства в состоянии добиваться максимального эффекта легкими касаниями, усиливая по ходу дела свою власть. Использование насилия как властного средства исчезнет еще не скоро. Правительства будут применять силу, когда им покажется, что это отвечает их целям. Государство не откажется от пушек. Равным образом, управление колоссальными богатствами — находятся ли они в руках частных лиц или чиновников — будет и впредь давать огромную власть. Богатство останется грозным орудием владычества. Но тем не менее, несмотря на некоторые исключения и препятствия, противоречия и неразбериху, мы присутствуем при самых важных изменениях системы власти за всю ее историю» («Метаморфозы власти», 1990).
В принципе даже комментировать практически нечего, настолько все четко сказано. Отмечу лишь, что наша система предстает как разновидность индустриально-социалистической, или, другими словами, как вариант предельно иерархического и забюрократизированного общества. А нас накрыл первый всемирный кризис постиндустриального мира. В 1991 году такая система уже один раз рухнула, не справившись с адаптацией к быстро меняющемуся миру, но мы эту систему воссоздали, причем, как лично мне кажется, даже не в адекватном, а в ухудшенном виде. В этом наша трагедия. Как отмечает Тоффлер, «правительство, созданное для одной цивилизации, не может адекватно справиться со следующей. Я не верю людям, которые думают, что у них уже есть ответы, когда мы еще только пытаемся сформулировать вопросы. Но настало время, когда нам пора представить себе абсолютно неизведанные возможности, обсуждать, не соглашаться, спорить и создавать от самых основ демократическую архитектуру завтрашнего дня» («Третья волна», 1980).
Таким образом, необходимо срочно адаптировать нашу систему к быстроменяющемуся миру, т. е. делать ее более гибкой и способной реагировать на нестандартные раздражители. Иначе конец.