В завершение цикла публикаций, посвященных итогам российско-грузинского вооруженного противостояния в августе уходящего года, представляется целесообразным рассмотреть, что же в итоге получили Абхазия и Южная Осетия, из-за которых, формально, и создалось нынешнее положение, и какова может быть их дальнейшая судьба.
Итак, 26 августа 2008 года, хотя одобрение Даниеля Ортеги да ХАМАС в паре с «Хезболлах» трудно назвать дипломатическим триумфом, Абхазия и Южная Осетия перешли в ряд частично признанных государств, попав в компанию к Тайваню, Сахарской Арабской Демократической Республике и Косово. Все эти страны Организацией Объединенных Наций не считаются самостоятельными, не смотря на то, что их суверенитет и независимость признали некоторые из ее государств-членов, а в отдельных случаях — даже постоянные члены Совета Безопасности и страны НАТО.
И в обозримом будущем независимость Абхазии и Южной Осетии едва ли будет подтверждена кем-либо еще, кроме нескольких маргинальных режимов. Заявления отдельных российских политиков о том, что свежеиспеченные государства могут быть признаны, как минимум, парой десятков стран, основаны лишь на безудержном оптимизме их авторов. Ценой серьезных усилий Москве, возможно, и удастся набрать «коалицию добровольцев», однако это будут государства того же калибра и международного влияния, что и Никарагуа. Обеспечить нормальный, то есть одобренный ООН статус для Абхазии и Южной Осетии однозначно не получится.
То есть абхазский и югоосетинский народы обречены на многолетнее существование в условиях реальной международно-правовой изоляции. Впрочем, в подобных условиях уже три с половиной десятка лет существует Турецкая Республика Северного Кипра, не признанная никем, кроме Турции. Поэтому главный вопрос заключается в том, насколько жизнеспособными окажутся данные самопровозглашенные образования. А это, естественно, во многом зависит от выбранного ими курса.
Весьма показательной в этом плане была состоявшаяся 11 сентября в Сочи встреча Владимира Путина с так называемым «Валдайским клубом» западных политологов, в которой принимали участие лидеры Абхазии и Южной Осетии — Сергей Багапш и Эдуард Кокойты. Последним был задан вопрос о намерениях, в частности, о возможности присоединения этих территорий к России. По словам Багапша, Абхазия намерена подать заявку на вхождение в Союзное государство Беларуси и России, а также не исключает для себя возможности присоединения к СНГ и ОДКБ. Но при этом он подчеркнул, что ни о каком вхождении в состав России речи быть не может, так как абхазский народ на референдуме проголосовал за независимость.
Кокойты же продемонстрировал крайнюю непоследовательность. Вначале он прямо заявил, что «мы войдем в состав Российской Федерации и не собираемся делать какую-то независимую Осетию». Но уже через несколько часов, видимо получив нагоняй из Кремля, полностью дезавуировал свое прежнее высказывание: «Мы не собираемся отказываться от своей независимости, доставшейся нам ценой колоссальных жертв. Мы будем выстраивать наитеснейшие отношения с Российской Федерацией, но, как отдельное государство».
Как следствие, для России остается серьезной проблемой обеспечение Абхазии и Южной Осетии «достойного» ранга на начавшихся недавно в Женеве переговорах относительно их будущего. Тем более что сами эти «партнеры» доставляют ей немалые неприятности. Так, во время первой встречи глава МИД Абхазии Сергей Шамба потребовал, чтобы его стране немедленно присвоили статус независимой республики, а грузинский язык был исключен из списка официальных. Урезонить его пытались члены российской делегации, однако в итоге Шамба вместе с южноосетинским коллегой Борисом Чочиевым покинули заседание. Российским представителям пришлось принести за них извинения.
В целом, ситуации, сложившиеся в этих образованиях, обладают значительным сходством. Как писала французская Liberation, «эти два псевдогосударства живут исключительно за счет нефтерублей и российской армии… Их коллаборационистские правительства — творение российских спецслужб, мафиози и дельцов. Осетинские и абхазские министры — в значительном количестве отставные российские генералы».
Надо признать, однако, что если для Южной Осетии данное утверждение полностью справедливо, то с экономической точки зрения в отношении Абхазии оно не вполне соответствует действительности. Конечно, абхазская экономика в сильнейшей степени связана с российской, причем речь идет не только о финансовой помощи, но и о транспортной инфраструктуре, о том, что именно россияне покупают абхазские туристические услуги и едят абхазские мандарины, о том, что корсчета абхазских банков находятся в России. Не говоря уже об обещанных Москвой многомиллиардных контрактах на поставку абхазского щебня на олимпийские стройки в Сочи и рабочих местах на этих самых стройках. Тем не менее, Абхазия обладает определенными собственными источниками дохода в виде агрокультуры и рекреационного сектора. Поэтому она и подчеркивает свое стремление к независимости.
По мнению эксперта Московского центра Карнеги Алексея Малашенко, «Москва, очевидно, плохо понимала, что из себя представляет абхазское общество, предполагая, что имеет дело с неким однородным составом. В Женеве выяснилось, что это не так. Часть абхазского общества видит республику максимально интегрированной в Россию. Другая, выразителем настроения которой стал глава абхазского МИДа, стремится к реальной независимости. Причем эти настроения подогревают наши же политики и депутаты, усмотревшие в Абхазии такой лакомый кусок, что, по моим данным, абхазское общество неподдельно ужаснулось».
К тому же и раньше в отношениях Абхазии и России бывали непростые периоды. Достаточно напомнить о прямом вмешательстве Кремля во время последних президентских выборов в непризнанной республике. Тогда, поддерживая Рауля Хаджимбу против Сергея Багапша, Россия даже вводила против нее временную транспортную блокаду, а потом ей пришлось предпринимать экстренные посреднические меры, чтобы там не началась междоусобная война.
Между тем, продвинувшись в решении проблемы суверенитета, Абхазия может утерять тот мобилизационный ресурс борьбы с Грузией, который сплачивал крайне неоднородное абхазское общество. Внешняя угроза, под воздействием которой сформировался стержень постсоветской абхазской политики, существенно ослабла, и сейчас устойчивость абхазской государственности должны обеспечивать нормальные политические механизмы. В то же время, после долгого правления прежнего президента Владислава Ардзинбы в республике сохранились противоборствующие кланы. Да и в окружении относительно умеренного и прагматичного политика Сергея Багапша тоже имеются горячие головы. Наконец, сегодня в Абхазии есть и политическая оппозиция, и некие зачатки институтов гражданского общества.
Поэтому при наличии конкуренции чрезвычайно важным вопросом становятся президентские выборы. Захочет ли Москва повторить опыт 2004 года и, соответственно, станет ли навязывать свою модель «суверенной демократии»? От ответа на этот вопрос зависит не только успешность новой государственности, но и отношение к России.
Как бы там ни было, по мере растворения романтических ожиданий, которые неизбежны в начале любой независимости, возникает подозрение, что Абхазия может оказаться едва ли не самой пострадавшей стороной в той смене вех, которую организовала Россия. В результате, не исключено, хотя на данный момент это трудно представить, что после долгих лет изоляции ей придется вернуться к переговорам о воссоединении с Грузией, как это произошло с упомянутой Турецкой Республикой Северного Кипра.
Между прочим, для этого есть неплохие основания: незадолго до событий в Южной Осетии Михаил Саакашвили предложил Абхазии немыслимо широкие полномочия и преференции: пост вице-президента Грузии, квоту для представителей автономии в центральной власти, особые экономические условия для приоритетного развития региона и даже право вето на принятие отдельных законов парламентом Грузии. Тогда эти предложения были отвергнуты без обсуждения. Однако после схода с политической сцены однозначно неприемлемого для Сухуми нынешнего грузинского президента ситуация может измениться.
Что же касается Южной Осетии, то нельзя не согласиться с Григорием Месежниковым, президентом словацкого Института общественных проблем, который отметил, что здесь «мы имеем дело нe с классическим этническим сепаратизмом, борющимся зa государственную независимость, a с инспирированным извнe ирредентизмом, служащим геополитическим интересам великой державы. Говорить всерьез о независимости территориального образования с населением в 50 тысяч человек, котороe находится, фактически, нa полном содержании иностранной державы, нe представляется возможным».
Можно предположить, что теперь там возникнет противоречие между стремлением России к доминированию и свободой местной элиты вокруг распоряжения выделяемыми автономии финансовыми средствами. Кроме того, Москва и Владикавказ будут стремиться к тому, чтобы «помочь» Эдуарду Кокойты «хорошими кадрами», а сам глава Южной Осетии предпочтет ориентироваться на свои доверенные и проверенные силы.
Возможны также трения по поводу объединения «двух Осетий», во всяком случае, во Владикавказе к этой идее подходят с осторожностью. Там хорошо понимают, что объединение приведет к необходимости определения единого осетинского лидера, на роль которого, несомненно, будет претендовать Эдуард Кокойты, что не устраивает североосетинскую элиту, которая может лишиться своего влияния. Не случайно президент Северной Осетии Таймураз Мамсуров в последнее время часто говорит о «независимом государстве Южная Осетия». При этом в любом варианте вхождения Южной Осетии в состав России официальные границы последней станут непризнанными почти во всем мире, так как Россию начнут обвинять в аннексии чужой территории.
С другой стороны, Южная Осетия опасна для России и в независимом статусе — это может привести к тому, что при других обстоятельствах к ней захочет присоединиться Северная Осетия. Тем не менее, на упомянутом «Валдайском клубе» Владимир Путин заявил, что Москва не рассматривает вопрос о вхождении Южной Осетии в состав России.
Если это действительно так, то отсюда следуют два вывода. Во-первых, Кремль все-таки опасается сепаратистских тенденций на Северном Кавказе меньше, нежели мирового осуждения за аннексию чужой территории. Во-вторых, Южная Осетия надолго останется в качестве фактически еще одного дотационного российского региона, каковым она была на протяжении последних 17 лет. Только уже в гордом «независимом» статусе.
В общем, после того как прошла эйфория первых дней, оказалось, что перспективы не вполне соответствуют той радужной картине, которую изначально рисовали себе главные действующие лица этой постсоветской драмы.