Как сообщила БЕЛТА, в Беларуси в 2008 году сохранится регулирование цен на мясо-молочную продукцию. Об этом сообщила заместитель директора Департамента ценовой политики Минэкономики Лидия Купреева на совместном заседании Совета по развитию предпринимательства Беларуси и Совета по развитию предпринимательства при Миноблисполкоме.
По ее словам, «полностью „отпустить“ сегодня цены в Беларуси невозможно и недопустимо. Все действия в области ценообразования должны быть направлены на обеспечение стабильного образования цен и недопущение их резкого роста. Мы будем решать эту задачу, в том числе и путем регулирования. Одновременно будет решаться вопрос улучшения финансового состояния предприятий». В 2008 году будет продолжена поэтапная работа по увеличению отпускных и розничных цен на продукцию агропромышленного комплекса.
В общем, министерство настаивает на проведении «гибкой политики в области ценообразования» и решения по либерализации их будут приниматься в зависимости от ситуации в финансовой сфере и на потребительском рынке. В переводе с бюрократического на общепринятый нормативный язык это означает — цены на мясомолочную продукцию в текущем году будут только повышаться. Это как в советские времена, когда счастливчику, получившему извещение из автомагазина о том, что он может внести деньги на приобретение «жигуленка» авансом, а если до его поступления с завода цены упадут, то магазин вернет разницу.
Истории не известно ни одного такого случая — всегда цены на автомобили за время их перевоза от завода в магазины или (в лучшем случае) оставались неизменными, или же успевали повысится. Поэтому к авансу приходилось доплачивать.
В СССР цены не были рыночными, а автомобили были дефицитными, поэтому тут действовала закономерность валового производства, с которой не могли бороться ни министерства, ни отдельные человеческие особи.
В современной Беларуси такая практика имеется — цены иногда снижаются. На промышленные товары довольно широкого ассортимента, поскольку формируются, не совсем, правда, свободно, но с учетом спроса и предложения. Поэтому непродовольственные товары дорожают медленнее, чем продовольственные, цены на которые вроде бы строго контролируются государством.
Вот официальные данные на сей счет: индекс цен на продовольственные товары в ноябре 2007 г. по отношению к октябрю 2007 г. составил 103,5%, по отношению к декабрю 2006 г. — 112,8%. Рост цен на продовольственные товары в ноябре 2007 г. по сравнению с октябрем 2007 г. дал 1,8% прироста сводного индекса потребительских цен.
В ноябре 2007 г. по сравнению с октябрем текущего года цены на молоко и молочные продукты возросли на 14,1%, масло животное — на 6,9%, масло растительное — на 5,1%, сыры — на 5%, свинину — на 4,9%, сало — на 2,8%, говядину первой категории — на 2,2%, кондитерские изделия — на 3,1%, кофе — на 3,2%, крупу и бобовые — на 2,5%, консервы овощные — на 1,8%, колбасные изделия, консервы рыбные — на 1,7%, сельди — на 1,5%, яйца — на 1,3%, рыбу и морепродукты, алкогольные напитки — на 0,9%.
Как помним, именно ценам на молочные продукты государство в прошлом году уделяло наибольшее внимание, что вполне очевидно отразилось в статистике.
По данным Минстата, индекс цен на непродовольственные товары ноябре 2007 г. по сравнению с октябрем 2007 г. составил 100,4%, по сравнению с декабрем 2006 г. — 105,2%. Рост цен на непродовольственные товары в ноябре 2007 г. по сравнению с октябрем 2007 г. дал 0,1% прироста сводного индекса потребительских цен.
Таким образом, темпы роста цен на товары непродовольственной группы более чем в два раза ниже. А, холодильники, например, за 11 месяцев 2007 года по сравнению с январем — ноябрем 2006 года подорожали только на 1,3%, а цветные телевизоры даже подешевели на 4,7%.
И это не особенность последнего года, это многолетняя тенденция. Настолько привычная, что мы уже не удивляемся при виде ценников на бытовую сложно-техническую продукцию, на которых указана демонстративно перечеркнутая старая цена и новая. Иногда намного меньшая.
Ничего этого в продовольственных рядах наблюдается.
Продовольственные товары могут дешеветь в других странах, что можно наблюдать периодически наезжая в Украину или Литву, только не в Беларуси.
Интересно, что летом, выступая по поводу какой-то выигранной на сельхозфронте битвы, Александр Лукашенко высказал намерения вообще оставить сельское хозяйство в покое — без дотаций и указаний. Все понимали, что погорячился, поскольку такого не может быть по определению. Не прошло и полгода, как из Минэкономики поступило подтверждение — все остается без перемен.
Не все по силам даже сильным президентам. За исключением одного — они таки могут создать такой камень, поднять который не смогут.
Тому, опять же, есть доказательства. В конце 2002 года, когда сельское хозяйство Беларуси впервые за послесталинское время стало убыточным как отрасль экономики, что стало отражением системного его кризиса, специалисты Минсельхозпрода и ученые-аграрии озвучили либеральные намерения, которые будто бы исходили из правительства. В частности, Владимир Гусаков, директор «БелНИИ аграрной экономики» не однажды на «круглых столах» и семинарах заявлял о зреющем в правительстве намерении окончательно либерализовать цены на продукцию сельского хозяйства и существенно снизить административное вмешательство в дела сельхозпредприятий.
И уже не просто было заявлено, но и начато. Так, специалисты просчитали первые последствия «самоустранения» государства от излишнего присутствия в агроэкономике и поведение отпущенных на свободу цен. Это было не сложно сделать, поскольку соседи Беларуси, начинавшие свои реформы с максимально возможной либерализации цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию, добились исключительно хороших результатов. Во-первых, моментально исчез привычный дефицит товаров и услуг, во-вторых, цены, подскочив вверх, очень быстро успокоились и стали постепенно снижаться под давлением конкуренции. А что касается сельхозпроизводителей, то отсутствие диспаритета цен позволило им получать необходимые для развития ресурсы. И сегодня там продтовары стоят дешевле, чем в Беларуси, при более высоком уровне доходов населения.
В Беларуси же власть, опасаясь социального взрыва, цены на продовольствие удерживала на уровне, обеспечивающем некую расчетную среднеотраслевую рентабельность. Хотя на промышленную продукцию цены были относительно свободными. Именно в результате такого перераспределения ресурсов в пользу промышленности, не только большинство хозяйств стали убыточными, но и вся отрасль в целом вышла на отрицательный уровень рентабельности.
Правда, цены на отдельные виды сельхозпродукции «отпускались на свободу» и раньше. В этом смысле показателен пример с любимыми народом куриными яйцами. Как только на них устанавливалась «справедливая цена», яйца буквально сметались с прилавков, становясь предметом спекуляции неутомимых старушек-пенсионерок. В конце-концов разрешили самим птицефабрикам устанавливать цены на них. Те сразу взяли по максимуму и по этой причине затоварились. Поэтому пришлось свои корыстные интересы приводить в соответствие с покупательским спросом, снизив цены до рыночного уровня. Специалисты подчеркивали, что по свободным ценам в Беларуси уже продается большинство сельхозпродуктов, за исключением мясомолочных, так что катастрофического их роста не произойдет.
Вот что по этому поводу сказал академик Гусаков: «Резкого роста цен мы не ожидаем. Если производители повысят цены, то они просто не продадут эту продукцию. Доходы населения невысоки, чтобы продукцию продать, надо цены снижать. Ведь сегодня продукция, которая поступает из-за рубежа очень активно и вытесняет белорусскую продукцию и продается по более низким ценам».
Это весьма правдоподобная версия, подтверждение которой можно найти в любом учебнике по экономике. В Литве, отметил в порядке информации председатель Белорусского Союза фермеров Константин Ярмоленко, после отказа государства от вмешательства в механизм ценообразования, цены снизились на 10-15 процентов. Понятно, что производителей это не совсем устраивает. Поэтому палка о двух концах: если цены снизятся, то выиграет потребитель, а производитель вновь проиграет. А ведь цель ценовой либерализации, как ее видели Минсельхозпроде, в том и состоит, чтобы позволить ему больше на себя зарабатывать.
Вообще, люди стараются планировать свою деятельность и ее результаты, а хорошие люди при этом руководствуются еще и благими намерениями. Де мол, если не может быть хорошо всем, то пусть будет лучше подавляющему большинству. В принципе так строилась и агроэкономическая политика последних лет, авторов которой нельзя упрекнуть в безнравственности. Но, отмечал классик, история всегда смеется над людьми, которые считают, что делают ее сознательно.
Ведь что в итоге получилось? В среднем на каждый из 2.500 колхозов и совхозов на начало 2003 г. приходилось 800 млн. рублей денежных обязательств, а около 1/3 хозяйств имели долги перед государством и партнерами, в несколько раз превышающие стоимость их основных фондов. То есть эти хозяйства существовали де юре, но не существовали де факто. Так вот, решено было, во-первых, их реформировать, а, во-вторых, (чтобы легче уходили иждивенческие настроения) денег впредь не выдавать. Причем реформироваться можно не только по утвержденным свыше 10 моделям, но и по любым иным, вплоть до раздела движимого и недвижимого имущества. Но в итоге колхозов быть больше не должно.
В этом плане все было сделано, как и задумывалось. Бывшие коллективные хозяйства (колхозы) и большинство государственных (совхозы) были преобразованы частью с сельскохозяйственные производственные кооперативы (СПК), некоторые утвердились в юридическом статусе частных унитарных сельскохозяйственных предприятий (ЧУСП), многие были присоединены к более успешным предприятиям, многие переданы на баланс промышленных предприятий, банков и даже частных фирм. Считалось, что таким образом будет достигнута большая ясность в централизованном распределении ресурсов, повышена ответственность за их использование. В общем, свободу определять свою судьбу предложили всем хозяйствам, кроме экспериментальных баз и опытных заводов. Девиз — земля должна получить полноправного хозяина, свободного во владении, пользовании и распоряжении средствами производства, включая землю, а также произведенной им продукции. Предполагалось, что существовавшие многочисленные административные ограничения свободы торговли сельхозпродукцией будут сняты. Как на внутреннем, так и на внешних рынках.
Однако, как и можно было предположить, многое из задуманного было сделано так, чтобы правительство нельзя было обвинить в отсутствии благих намерений. Де мол, хотели как лучше, а получилось как всегда. То есть обещанной экономической свободы хозяйства не получили, поскольку изменение их формального юридического статуса не изменило их реального положения. Они, как и прежде, остались в подчинении Минсельхозпрода.
На тот момент министерство исходило из стремления сохранить льготное и стимулирующее кредитование частному производителю, предоставляемое на условиях обязательного возврата и на платной основе. Как заявлял академик Гусаков, в отношении слабого и инертного подхода всякая поддержка бесполезна, поскольку там заинтересованного предпринимателя и собственника нет. Не должно быть такого, когда приходит компания или кооператив и просит средства — помогите! Такого быть не может, это же коммерческая структура! Коммерческое предприятие должно произвести продукцию, продать, обеспечить свою нормальную функционирование, а тут их приучили, что они ходят и просят на уборку, на горючее, этого не должно быть в принципе…
Вот такой крик души. Но, хотелось бы отметить, что если приучили к иждивенчеству, то были хорошие учителя. А еще это предполагает ответственность за тех, кого учили и приручили. Ведь закрывая «критические, почти лежащие предприятия», власть тем самым лишает поддержки людей, живущих на территории этих предприятий. Причем эти люди переходят в категорию пострадавших не по своей вине. Их когда-то заставили участвовать в колхозном эксперименте, изначально обреченном на неуспех, а теперь на них же хотят перенести всю тяжесть ответственности за провал.
Как же в такой ситуации отпустить цены?
Вот мнение председателя постоянной комиссии НС РБ по аграрным вопросам Александра Азарченкова. Признавая, что в стране имеется около 1.500 предприятий, у которых нет средств на выплату заработной платы своим работникам при кредиторской задолженности в 1.345 млрд. рублей, он считал, что без государственной поддержки они не смогут осуществить процедуру реорганизации в соответствии с действующим законодательством. Поэтому надо четко оговорить размеры и условия господдержки, во-вторых, установить и гарантировать некие минимальные цены, поскольку свободные цены вряд ли спасут сельское хозяйство.
При рассмотрении проекта бюджета на 2003 год, комиссия, возглавляемая депутатом Азарченковым, добивалось от правительства установления таких закупочных цен, которые обеспечивали бы покрытие издержек производства и 20 процентов рентабельности, но добилась этого не в полной мере. Причиной непонимания, по признанию самого депутата, стали кризис всей финансовой системы АПК, взаимные неплатежи, нерациональное использование средств господдержки, потеря работников всеми уровнями сельского хозяйства.
В своих расчетах комиссии Азарченкова исходила из того, что по расчетам ученых, гектар белорусской пашни требует ежегодного внесения около 260 килограммов минеральных удобрений, 220 тонн органики, 6-8 литров пестицидов, 100-120 литров топлива. На 100-120 га необходим один трактор, культиватор. Все это, очевидно, так. Но вопрос, где взять деньги для всех этих штук, оставался без ответа…
В общем, проанализировав реальные трудности, озадачив себя требованиями соблюдать социальную справедливость, правительство Беларуси от либерализации цен на мясо-молочную продукцию отказалось.
Эти же соображения определяли изначальные подходы к сельскохозяйственной реформе, в соответствии с которыми сельхозпредприятия покупали факторы производства по свободным ценам, а свою продукцию продавали по закупочным ценам, установленным государством. По мнению отдельных экспертов, это привело к колоссальному диспаритету цен не в пользу сельхозпредприятий. С этим, очевидно, можно согласиться с той оговоркой, что истинную величину этого диспаритета установить невозможно, поскольку расчет стоимостных показателей в условиях несвободных цен не может быть корректным. Остается признать главное — относительная стабильность, достигнутая белорусской экономикой, во многом оплачена перекачкой ресурсов из сельского хозяйства в промышленность, из деревни в город. Как это было и при насильственной коллективизации.
Если учесть, что в Беларуси фактически заблокировано развитие института частной земельной собственности, то следует констатировать — капитализм в белорусскую деревню допущен не был.
Крестьяне сами решают свои проблемы, когда им это разрешено. По-прежнему образованными вместо колхозов кооперативами, акционерными обществами командуют сверху. Доводят те же задания по росту производства, обязывают придерживаться определенных приоритетов. Например, обязывают особое внимание уделять производству овощей. И что в итоге? Капусту некуда девать, ею приходится кормить свиней. По мнению многих экспертов, внутренний рынок сегодня сбалансирован, его платежеспособный спрос соответствует тем объемам, которые производятся.
Именно состояние рынка, по их мнению, ограничивает рост производство. Можно через год-два добиться средней продуктивности молочного стада в 7.000 л молока от коровы: «Но куда мы это девать будем?» Поэтому и производство и переработка и потребительский спрос колеблются в пределах «золотой середины», определяемой возможностями каждой из сторон. И ни одну из проблем нельзя решить, не сделав село удобным для проживания, а, значит, и привлекательным для молодежи. Ведь сегодня формально занятость в сельхозпроизводстве на селе существенно снизилась. И Беларусь формально уже приблизились к тем западным пропорциям, когда «прокормлением» государства занято 4 — 5 процентов трудоспособного населения. Но ведь у нас подавляющее большинство сельских пенсионеров обрабатывают выделяемые предприятиями участки корнеплодов, овощей, льна. Значит, сельское хозяйство по-прежнему остается одной из самых трудоемких отраслей. И если учесть демографические тенденции, то в ближайшем времени будет утеряна возможность привлекать в производство дополнительные ресурсы.
Сегодня на самом деле много денег тратится на строительство сельского жилья. Но часто они направляются не туда, где в них есть насущная потребность. Сказали, например, что надо возродить 60 передовых в прошлом хозяйств, которые сумеют подтянуть к своему уровню остальных. Но ведь с тех пор много воды утекло, и значительную часть этих хозяйств уже не возродишь. А современное село можно сделать привлекательным для человека, что называется, на паях: государство финансирует создание современной инфраструктуры, а любой желающий работать в деревне получает кредит на строительство, который погашает в течение ряда лет. А это сильнейший стимул для хорошей работы. Тут ничего не надо придумывать. Сама жизнь диктует необходимость рассматривать проблему в такой плоскости. Ведь за свои деньги строить жилье могут только единицы.
Такое решение было бы безупречным и с психологической точки зрения, поскольку на деле дало бы возможность крестьянину самостоятельно хозяйствовать, принимать ответственные решения, чтобы обеспечить себе достойную жизнь. И речь надо вести о частной собственности, которая поможет резко повысить эффективность государственной поддержки, оказываемой селу. Ведь умение или не умение распорядиться собственностью окажется лучшим селекционером в формировании здорового, профессионального крестьянского сословия. Слишком долго крестьянские проблемы решали без его ведома. Может пора такую возможность предоставить ему самому?
Правительство заявляет о своей приверженности именно к решению социальных вопросов сельской жизни. Однако всякий раз на первый план выносятся производственные и технологические показатели, достичь которого обязаны «труженики села».
Надо отметить, что показатели, по сравнению со среднеевропейскими, достаточно скромные. Однако удивляют не цифры, а упор «на долженствование», который определяет дух и букву нового программного документа. Ведь если «должно быть собрано», то должны это сделать крестьяне. Которых при необходимости заставят. Какая уж тут свобода?
А без свободы — какая реформа?