Беларусь: ранние политические структуры в исторической повседневности (Рефлексии по Ф. Броделю)
Безусловная взаимосвязанность экономических, политических, социальных и прочих структур в исторической перспективе, в том числе и обратной, кажется на первый взгляд очевидной данностью любого исторического общества или этно-социального сообщества. Вместе с тем, не вдаваясь в линейную, спиралевидную или синусоидную схему исторического развития, невольно приходится замечать, что в том или ином случае прогресс в трансформациях некоторых обществ дает иногда весьма существенные сбои.
Политическая структура Беларуси в исторической ретроспективе, безусловно, не существовала и не существует вдали от общеевропейских процессов в целом. На чем сходится большинство историков, и что, кстати, зафиксировано в Конституции страны, наша государственность началась во времена Полоцкого и Туровского княжеств. Что касается Туровского княжества (или земли), то, находясь практически постоянно под влиянием киевских князей, оно довольно поздно, только в середине 12 в., стало на путь самостоятельного развития. А это было уже время дележа наследия Ярославичей и Всеславичей, так называемая «феодальная раздробленность», когда всякий князь стремился быть властелином и хозяином.
Иное дело Земля Полоцкая. Когда после Великого переселения народов, падения Римской империи и перераспределения ее земель между новых, по определению Л. Гумилёва «пассионарных» народов, происходило образование новых государственно-политических структур, роль европейского Севера, и в целом Балтийского региона, если не была доминирующей, то, по крайней мере, обладала невиданным ранее для Европы потенциалом. С 8 века нашей эры активное движение скандинавов, их «призвание» (нравится это кому-либо или нет), объективно способствовало установлению государственности в славянских землях восточной Европы. (Правда, в свете последних исследований российских ученых, говорить о славянах так называемого Русского Севера, Поволжья, и далее на восток, как-то не приходится).
Вынужденные покинуть северные земли, оставшиеся без родовых наделов младшие сыновья в скандинавских семьях, в силу отсутствия недвижимости становились профессиональными воинами, воинами-наёмниками и торговцами. Именно они, не привязанные к «родовым гнездам», первыми прошли трансъевропейские речные пути, достигнув Арабского Халифата и Византии, связав экономически север и юг. Первый простой натуральный обмен, а потом и денежная система на базе арабских дирхемов — стали надежным основанием для образования и развития политических структур. Вслед за этим стала складываться и идеологическая структура на основе христианства. Вспомним, что первый монастырь в Киеве основали скандинавы. Первые и самые древние пещеры Киево-Печерского монастыря и ныне называются «варяжскими». Аналогично и в Полоцке, согласно сагам, первым монахом был некто Торвальд, живший и похороненный в Полоцке в 10 веке.
Таким образом, уже в 9-10 вв. имелись все предпосылки для создания единых политических структур с экономической и идеологической составляющей на территории Восточной Европы. И они возникли: Полоцкая, Новгородская и Киевская земли. Не вдаваясь в подробности перехода общества от родо-племенных традиций через так называемую «военную демократию» к феодализму с учетом этнических особенностей и многоукладности, заметим одну деталь, характерную именно для Полоцка.
Именно в Полоцкой земле действовала крайне интересная схема взаимодействия «власти и народа». Если в Киеве народовластие в форме «веча» — явление более чем гипотетическое (единственный случай в 1068 г. был связан с освобождением полоцкого князя Всеслава из тюрьмы и провозглашением его великим князем киевским), а в Новгороде сильные вечевые традиции чаще всего не выходили за рамки решения внутренних проблем и не перечили в большинстве случаев желанию навязанного из Киева князя или посадника, то в Полоцке они были основой жизни общества на условиях преемственности династической княжеской линии и «ряда» последней с остальным населением. «Новины не вводить, старины не рушить» — таков был на протяжении столетий принцип взаимодействия народа с властью, и власти с народом.
Полоцкие князья — Рогволодовичи-Всеславичи, как ни странно для общества того времени, не преследовали явных корыстных целей. Их отличала трудно объяснимая для сторонних наблюдателей тяга к родной земле. Чего стоит только одно бегство Всеслава Брячиславича, героя «Слова о Полку Игоревом» (на тот момент великого князя киевского) из-под Белгорода в родной Полоцк, а также неучастие полочан в «дележе» «отчих» земель на съездах в Любече, Уветичах и на Долобском озере. Даже когда в 12 в. между сыновьями Всеслава начались распри и споры, то независимо от того, где сидел тот или иной князь — в Полоцке, Минске, Витебске или Друцке, — они называли себя полочанами. Если этнический термин «кривичи» последний раз встречается в летописях до 1162 г., то термин «полочане», а после в торговых грамотах 13-16 вв. и челобитных 17 вв. — «мужи полочане» — продолжает существовать многие века.
Есть ещe одна особенность полоцкой политической системы. Она заключается в идеологической составляющей. Достаточно уверенно можно говорить, что в первые века существования княжества-земли это была весьма непростая, но обусловленная смесь из традиционного язычества и принятого христианства. Абсолютно уверенно можно говорить, что христианизация Полоцкой Земли происходила отлично от Киева и Новгорода. Не было здесь кровавого крещения с побитием идолов. И возникновение Полоцкой епархии в 992 г. — не более чем миф, попытка привязать Полоцк к киевской митрополии (теперь Русской православной церкви).
Документально зафиксирован первый поставленный из Киева епископ Мина только в 1105 г. И в этой дате обращает на себя внимание то, что поставление произошло только через 4 года после смерти князя Всеслава Брячиславича, когда Полоцкий Софийский собор уже стоял около 50 лет! Полоцкая архитектура 11-12 вв., художественная традиция, культурные связи Ефросиньи Полоцкой с византийским двором, и многое другое, указывают на самостоятельный Византийско-Балканский вектор развития идеологических и культурных связей Полоцкой земли.
Добавим к этому, что в полоцкой традиции, в отличие от Киева и в некоторой степени от Новгорода, было более характерным в политической системе полагаться на авторитет и гарантии церкви. В своих экономических и политических спорах с Ригой, «Готским берегом» или Смоленском полочане ручались именем «Святой Софеи». В то время как киевские интересы представлял князь, новгородские — посадники. Только два сфрагистических памятника (печати) принадлежат полоцким князьям: древнейшая печать князя Изяслава Владимировича 10 в. и Георгия Всеславича 12 в., с изображением не реверсе Св.Софии. Последний князь, кстати, на полоцком «столе» и не сидел. А вот на то, что в политической жизни Полоцка могли принимать активное участие женщины, обратил внимание много лет назад академик В. Янин, после находки печати Ефросиньи Полоцкой в Новгороде. Его рассуждения аргументировано сводились к тому, что после взятия в плен и высылки в Византию практически всех мужчин полоцкой династии в 1129 г., оставшиеся женщины княжеского рода Всеславичей, даже несмотря на свой монашеский сан, взяли на себя управление государством. А это очень созвучно более ранней летописной повести о Рогнеде и более поздней повести о Святохне, пересказанной В.Татищевым.
Невозможно в короткой статье привести все факты, свидетельствующие об отличительных путях развития ранней белоруской государственности. Но что можно проследить даже тезисно, так это многовековую преемственность и традиционность в развитии именно демократических институтов, которые не противоречили становлению государственности, но напротив — способствовали ее развитию. В период развитого средневековья это и городское, магдебургское право, и Статуты ВКЛ, выборность короля и великого князя, безусловное уважение к нему, при сохранении «либирум вето». Подобного «разгула» демократии, пусть даже на самых высоких ступенях социальной лестницы, не знала ни одна страна Европы.
Возможно, как полагают некоторые «горячие» головы от исторической науки, именно это и привело в конечном итоге к разделам Речи Посполитой и аннексии нынешних белорусских земель Российской империей. Но вместе тем, нам кажется, что более глубокие причины лежали в подрыве и уничтожении экономики страны. Как это было, когда орды Тамерлана стерли с лица земли древние страны Азии, когда пала Византийская империя, а вместе с ними постепенно исчезла главная
экономическая артерия наших земель — путь «из варяг в греки» со всеми своими ответвлениями.
Конечно, параллели всегда условны, но, кажется, нечто подобное мы наблюдали и наблюдаем в своей новейшей истории. Не так давно (в историческом понимании) произошел сбой в развитии общества и государства (очень бы хотелось сказать: нации), который мы до сих пор, похоже, не очень можем исправить.
«Если свою историю не напишем мы, её напишут за нас».
Этими словами закончилась наша встреча с историком Андреем Киштымовым при обсуждении очередного российского издания по истории России и «регионов». Под последними очень просто понимались все восточноевропейские земли, в том числе и Беларусь.
В совершенно, на мой взгляд, глупом и неуместном споре о том, что понимать под исторической Беларусью, споре, который длится как минимум уже более 20 лет, присутствует всё, кроме Беларуси. Во времена пресловутого Л. Абецедарского не было такого страха перед национальной самоидентификацией, как сейчас.
Попробуйте даже в шутку сказать «правильному» историку, что первые появившиеся на наших землях 40-20 тыс. лет тому назад охотники на мамонтов были белорусами. Возмущению не будет предела. А то, что заселявшие вплоть до 6-7 вв. н. э. Беларусь балтские племена — наши прямые предки? Как можно нас сравнивать с литовцами, латышами и примыкающими к ним финно-уграми! А скажите, что Полоцкая, Туровская, Городенская, Новгородская земли — первые белорусские государственные образования? Да вас просто заклюют ревнители единой и неделимой Древней Руси с единым и неделимым древнерусским народом! Попробуйте Кирилла Туровского или Ефросинью назвать белорусами, на вас обидится вся православная церковь. А тем более, какие там «белорусы» из Радзивиллов, Сапег или Пацев? Не говоря уже о «Костюшках», «Мицкевичах» и «Огинских». Нет, они конечно объективно были, согласится любой поборник «настоящей» белорусской истории, да вот только к Беларуси и белорусам, оказывается, отношения не имели. И уж совсем кощунственным им покажется, что Великое Княжество Литовское — белорусское государство! В лучшем случае они согласятся называть его русским, не признавая самостоятельности того языка, на котором велось всё делопроизводство в государстве.
Всё вышеперечисленное, как оказывается, не имело никакого отношения к белорусам и Беларуси. Тогда спросите: к чему оно имело отношение? Да очень просто — к истории исчезнувшей цивилизации.
Наверное, вам приходилось слышать о таких народах, как шумеры, парфяне, пресловутые арии, этруски, атланты в конце концов? Они изобрели и колесо, и письменность, первыми построили города и государства, достигли небывалых вершин в искусстве, были славны и величественны. Но сошли с исторической сцены многие тысячелетия до рождества Христова — если, конечно, вообще существовали. А вот за их престижное историческое наследие через все века и тысячелетия продолжается нешуточная битва. Понятно, что не составляет большого труда привязать исчезнувший народ к нынешней государственной территории и объявить себя его наследником. Шумеров — к Ирану и Ираку, парфян — к Афганистану и Таджикистану, этрусков — к Италии. И гордиться наследием. Сложнее с атлантами и ариями. Но и у этих всегда находились гордые наследники начиная с эпохи Платона и кончая катастрофой Гитлера.
А вот белорусам эта борьба за историческое наследие оказалась ни к чему. Послушному и доверчивому белорусу еще «за царскiм часам» сказали, что не было его до 19 века. Правда, потом «за савецкiм часам» поправились, сказали, что был, но не ранее чем с 16 века. Но был-не был, как-то не стыковалось с происходившими в те века (и ранее) историческими событиями, бушевавшими войнами и страстями, историческими личностями, государственными образованиями, искусством и религиями. Исторический белорус, которому разрешили появиться на свет аж в 16 веке (!), как неприкаянная душа висит между небом и землей. Ему заказан вход дальше «людской». Где-то там внизу, почти как крот, он только и имеет право копаться в земле, не высовывая своего носа, исправно работая на барина, платя оброк и отрабатывая барщину. А стоит ему чуть проявиться, хоть немного по-ломоносовски расправить плечи, как он тут же становится кем угодно — русским, поляком, литовцем, хоть немцем, но только не белорусом.
Может, в этом и нет ничего удивительного. Ведь если объективно вдуматься, то, что мы написали сами о себе? Единственная полоцкая (так называемая Еропкинская) летопись погибла где-то в московском пожаре 1812 г. Берестяных грамот мы практически не писали, только в случае эпистолярного общения с новгородцами. Чаще что-то царапали на костях и пряслицах, в лучшем случае на камнях. Правда, потом на какое-то время прорвало — Супрасльская летопись, Радзивилловская, Летописец Великих Князей Литовских, чуть ли не первые в Европе печатные книги. А потом опять о нас пишут другие — Московский летописный свод, Генрих Латыш, Джером Гарсей, Ян Длугаш, Матвей Стрыйковский и др. В результате, вплоть до «Мужицкой правды» Калиновского мы сами о себе почти ни гу-гу. Но зато с каким интересом стали изучать в конце 19 — начале 20 в. историю с этнографией Северо-Западного края, не подозревая, что речь идет о нас самих, только в неком ином, почти мистическом пространстве и времени. Ну, а те, кому не довелось вернуться на Родину после 1830 и 1863 гг., с не меньшим энтузиазмом бросились изучать далёкие и близкие чужие страны. В чем немало преуспели.
Пусть сгорели летописи, а на бересте писать было лень, пусть в песнях и обрядах земледельческого цикла не каждому видна глубина традиций, но как быть с тем, что все остальное здесь, на этой или — в прямом смысле — в этой земле? Может, Египетские пирамиды строили не египтяне, а Софию в Полоцке — не полочане? Если Христос не был евреем, то какой национальности тогда были Ефросинья и Кирилл Туровский? Если Никола Гусовский писал на латыни, был ли он римлянином времен империи? А Мицкевич с его гениальным польским языком — этнический поляк? А Достоевский с не менее гениальным русским языком — этнический «великоросс» имперского разлива? От чего пытаются откреститься «правильные и честные» историки? От собственной истории.
И что же в ней тогда остается, если не белорусы сражались за свою историческую Беларусь в 10 в. под Полоцком; в 11 в. на Немиге; в 12-м в. — под Смоленском; весь 13, 14 и 15 вв. — с крестоносцами и татарами; 16 и 17 вв. — с Московским княжеством; если Северная война 1700–1721 гг., превратившая в пепелище нашу землю, тоже была не наша; «героические» походы Суворова против Костюшко и битва под Сталовичами были не в Беларуси; если 1812 г., разделивший народ по обе стороны фронта, закончился для Наполеона не на Березине; если немецкая оккупация в 1915 г. тоже нас не касается, то, что же тогда нам остается? С чего начинается НАША история? Неужели только с 1919 г. в Смоленске, или с 1922 г. в Москве? Неужели единственно, где мы защищали свою родину (в составе большой Родины) — это героический подвиг во Второй Мировой (третьей Отечественной) войне?
Читая современный белорусский исторический официоз, именно так и демаешь. И дело вовсе не в терминологии, или какой-нибудь новой «фоменковской» хронологии. Дело в тех, кто не чувствует, не имеет и не хочет иметь прошлого, собственной истории. Ведь если признать, что она есть, то перед ней рано или поздно придется отвечать. Если не самим, то детям и внукам.
А тем временем все соседи, все давние и до боли знакомые «друзья-враги», не отягощенные душевными муками и вопросами — была ли Украина, Польша, Литва или Россия до Рождества Христова? — порой вопреки всякому здравому смыслу и фактам, пристегивают нас к своей национальной идее и своим историческим, геополитическим интересам. У них они есть, но нас там нет, и никогда не будет. А это значит, что мы будем учить свою, как нам покажется, историю по чужим книжкам. Как, впрочем, мы уже давно, а с некоторых пор и абсолютно законно, учим ее на чужом языке.