Дело было как раз в самый разгул демократии. Время несбывшихся надежд, если помните. С такой же надеждой и я однажды торопился на встречу с главным редактором И. Гришаном. Проблемой было лишь то, что я не уточнил предварительно места расположения редакции, и направился к одному из крыльев большого здания, где на площади собственного имени зрительно доминирует известный вождь мирового пролетариата. В Минске, как говорят, ему так и не довелось побывать, но уже в наши дни с помощью памятника эта историческая оплошность была исправлена навсегда.
Опаздывая, я бросил милиционеру на входе, что тороплюсь на встречу с главным редактором; молодой человек проявил благодушную халатность, и я продолжил бег по бесконечным лестницам. В комнате с нужным номером был обнаружен некто. Возможно, умирающий свет закатного солнца тому виной, но мне обнаруженный владелец показался нечеловечески румяным и свежим. И он явно скучал по близкому концу рабочего дня. Мое появление его даже несколько смутило. Как будто поломка машины времени выдала малореальный и не ожидаемый к этой поре артефакт. Тем не менее, на мой вопрос о главном редакторе он ответил. Ответ был не совсем в византийском стиле, но и не «да» или «нет». Человечек посоветовал мне выйти из рабочего кабинета и посмотреть, написана ли такая фамилия, про которую я твержу, на двери. На двери не было нужной фамилии. Я вернулся и снова посмотрел на румяного человечка. Он припомнил меня с трудом и добавил к предыдущему только то, что и внутри, как я могу убедиться, никакого главного редактора с той самой фамилией нет. Раз уж ее нет на двери.
Я был раздавлен совершенно. От понимания того, что попал не в то здание и опоздал, но главное — что вломился не в то измерение. Раздавлен ощущением того, что ничего не изменилось и не изменится никогда. Громкие события, — почти революции, «Толока», площади независимости, океаны человеческих надежд исчезают бесследно из-за маленьких неизвестных гудвинов, дергающих за ниточки из потайных комнат и надевающих на вновь прибывающих гостей и население розовые очки. Да мы и сами радостно их одеваем.
Впрочем, не все надежды были так уж несбыточны даже в те времена. Довольно известный раньше в Минске фотограф Зенон Позняк, владелец диковинной панорамной камеры, не попавшей в пантеон венских ломографов из-за сугубой древности, писал как-то в журнал «Советское фото» письмо. Затронула мэтра неправильная генеральная политика империи в области фотоаппаратостроения. Имел в виду Зенон Станиславович, если помните, дефицит доступных и качественных раскладных агрегатов для съемки на роликовую пленку. Для продвинуто ориентированных людей, и для народа. К словам профессионала прислушались уже в наше время, наевшись всяких эрзацев и «цифры» до отвала. Произошло это, правда, не на земле пророка, как это обычно с харизматиками и бывает, а в сильно отдаленных отсюда местах. Но все равно радует безмерно.
* * *
Я, между тем, о двух вещах, которые всплыли в памяти в связи с некоторыми ожиданиями последнего времени. Первая — милиционер, потерявший былую бдительность в силу превратно понятых демократических свобод и отсутствия должной диктатуры пролетариата. Сравнивая собственные ощущения и «входные» описания журналиста «Советской Чувашии», посетившего Минск во время известной пресс-конференции в августе, прихожу к выводу, что яблочки, упавшие недалеко от яблоньки, дают куда более насыщенные плоды, чем коржаковатые родительские деревья. Сравните и вы:
«Пресс-конференция проходила в резиденции Президента Беларуси. Располагается она в самом центре Минска. В отличие, скажем, от московского Дома правительства, что на Старой площади, забором и телекамерами снаружи не оборудована — по крайней мере, внешне. Но охраняют Александра Григорьевича весьма бдительно. Чтобы попасть в зал, журналистам пришлось пройти три кольца охраны… Чтобы скоротать ожидание, мы с коллегами вышли на улицу покурить, по российской привычке присели на крылечке. Через пару минут подошел один из офицеров и вежливо попросил присоединиться ко всей группе. Поскольку внутри все еще была очередь к рамке металлоискателя, опять-таки присели в сторонке. И уже другой офицер в сердцах заметил: „Господи, сколько же с вами проблем, то курилку на крыльце устроили, то сидите в неположенном месте!..
Охрана выдвинула и свои требования — никаких перемещений по залу даже видеооператорам, всем сидеть или стоять на отведенных лично для каждого местах. Мобильники отключить и сдать на хранение. И даже диктофоны придирчиво проверяли, как в магазине — работают ли…
Поскольку среди россиян было немало тех, кто не так давно был на пресс-конференции Владимира Путина в Москве (там побывал и автор этих строк), то, само собой, журналисты сравнивали два мероприятия. При всей схожести отличия были. Если Путина встречали без особой помпы, он сам подчеркнул, что это обычная рядовая встреча, то Лукашенко, напротив, по просьбе его помощников мы встретили стоя…»
* * *
Вторая вещь, конечно же, — закатный человечек, управляющая жизнь которого протекает в собственном системном пространстве, никак не соотносясь с окружающим миром. Другое дело, что мир пребывает в сильной зависимости от решений, которые гудвины принимают. Соотносясь с этими решениями, игнорируя их или действуя вопреки — тривиальность такого вывода отнюдь не тривиальна как в чисто личном отношении, так и если иметь в виду более высокие материи, не только поданных.
Вне, а, возможно, в прямой зависимости от безгласно отнятых киосков, но в согласии с буквой «Постановления», в минувшую как-то субботу населению был представлен факт ярмарок. Все те же автомобили, хатки в псевдонародных стилях, динамики, они же акустика, огни же громкоговорители, которые на псевдорусском языке развлекали трудящихся по-псевдобелорусски…
Хлеб и зрелища, как известно, не выбирают, — они даются населению в непосредственных ощущениях. Что чувствовали при этом вытесненные с родимых лавочек бомжеватые любители пива и других уже национальных напитков; мамочки с крошечными детьми в соседних домах; отдавшие свой долг и списанные на пенсию люди, гудвинам таки не интересно. Уже. Отчитались с полуторакратным перекрытием о проведенных ярмарках. По большому счету, кирмашик устраивался ведь также в пользу указанных категорий граждан, и если они своим конституционным правом пожинать плоды социалистического роста не воспользовались, то это их право и личный выбор. А вообще за любителей пива обидно — они определенно ближе к народу, чем ставшие бесполезными пенсионеры. Один из завсегдатаев лавочек днями догнал меня и, прижимая мускулистой рукой, горячо говорил что-то про Мулявина, называя его Володей.
Все же ощущение того, что и указанный рост, и отнятие киосков, компенсационные меры, приглашение российских журналистов, их проводы и многое-многое другое делается от имени народа и на его, по сути, кровные денежки, но без какого либо его, народа, участия, — не проходит. Возможно, в этом есть некая фатальная неизбежность — попытка идентифицировать народ кончается, в общем, ничем.
Философской попыткой указать на этот феномен озаботился один из участников на форуме сайта «Хартии '97». Хотя форумы теперь — не те, что были раньше, достаточно вспомнить профильный московский проект или старый «Полит.Ру» — в последнем, говорят, Альфред Кох писал талантливо и обильно. Но и теперь из бесед, монологов и случайных мыслей вполне по счастью добыть жемчужное зерно, — даже при случайном заходе. На то он и Vox populi, хотя часто и место работы назначенных людей.
Сетевой человек под именем owl рассуждал так: «Наши власти (еще с советских времен и особенно сейчас)… испоганили изначальный смысл слов: „народ“, „патриот“, „патриотизм“, „родина“…
Дальше по owl'у –
«Выходит что:
Предприниматели и все кто на них работает — это торгаши, спекулянты и ворье — точно не народ.
Чиновники, директора — естественно не народ.
Интеллигенция — ну какой из них народ.
Рабочие и колхозники (причем, чем менее квалифицированные, тем лучше) — только это и есть народ, на поддержку которого можно всегда ссылаться, потому что мало кто хочет считать себя представителем этого народа — соответственно и возражать некому».
Но тут, по словам ночного ника, жизнь дает сочные примеры другого толка:
«Совсем недавно, прямо картина маслом, еду в троллейбусе. А рядом два типичных пролетария — небритые, грязноватые, немного пьяные, только что закончилась рабочая смена».
И к, какому, как вы думаете, заключению приходят два типичных пролетарских трудящихся, слегка политизуясь на воле в общественном транспорте, и решив, что поддерживать текущее руководство не будут? К выводу о собственном бессилии. Вчитайтесь в продолжение разговора на «Хартии»:
«Но что толку — НАРОД все равно за него, все эти колхозники ничего не понимают, а только слушают, раскрыв рот.
Получается, что представителями народа не считают себя даже рабочие, вот колхозники (по их мнению) и есть народ. Не знаю ситуацию в деревнях, но думаю, что не лучше. С таким отношением нашего государства, когда вижу под забором пьяного мужика, сразу возникает ощущение — вот это и есть народ, наиболее типичный представитель, оплот и надежда…»
Продолжая мысль, выходит так, что народа у нас почти что и нет, а тому, кто определенно народ — по принципу сухого остатка, — доверить участие в принятии решений нельзя никак.
Выхода, как вы понимаете, из этой ситуации никакого нет — исчезновение пьяного мужика будет означать и последнюю стадию элиминации народа, превращение остальных слоев и прослоек во что-то неорганичное и совершенно непривлекательное глазу. Так что народ, как отправная точка, как фон, облагораживающий интеллигенцию, трудовую часть населения, прагматичное юношество, невинное детство — выгоден всем. И образовавшуюся в результате исчезновения народа массу людей к участию в принятии решений никак не подвинет. Так что розовые очки — лучший выход из положения.
Тут я еще раз подчеркну, что, говоря о гудвинах, имею в виду преимущественно тот самый прошедший период разгула демократии. Теперь же слуги-избранники его, народ, по всей видимости, обслуживают заботливо и вполне.
Хотя некоторые общие черты с тем временем, видимо и сохранились, и преуспели в развитии. Если помните, ответ розоватоланитного Гудвина был недоступен моему пониманию — то ли кабинетный небожитель уже и сам не знал, что там на двери написано и предпринял бы определенные усилия по обнаружению имярека в собственном помещении, то ли он меня, как любящий, заботливый и ответственный член Внутренней партии, вел через ошибки и добытое новое знание. Такое и теперь замечается.
Рот фронт
Не иначе как повинуясь давно вынашиваемой прихоти народа, слуги-избранники c подачи кабинетных людей вдруг чрезвычайно прониклись идеей отрегулировать Интернет. Киоски, заполненные подавшимися, но так любимыми населением шоколадками, непатриотично охлаждаемым пивом — прибрать, ярмарки — провести, Бангалор — учредить. При этом — на взятые у всего населения деньги для обслуживания нужд преимущественно любимого народа. Не скидываться же на законоустройство из собственных кошельков.
Скупая слеза сползает по моей небритой щеке, дихотомически разделяясь ближе к концу скорого пути. Одна ее часть соответствует моему восхищению денно и нощно трудящимися небожителями. Другая же восторжена общим состоянием дел в отечестве, раз уж слуги народные обратили свой взор на такие забытые богом в стране уголки, как Интернет. Тут и позвольте мне словообильное отступление по поводу сетевых медиа и этого самого Интернета, преобразившегося из девочки в мальчика. Он — американский ответ на советский спутник, он же — Глобальная сеть или Сеть сетей, Web, который почти закрыл собой старое состояние Сети — с Гофером, «Вероникой» и «Юзенетом». Паутина, если WWW режет вам слух, а белорусское телевидение ближе и милее …
Говорят, в Интернете уже имеется сто миллионов пользователей и число их непрерывно растет. Когда их количество примерно равнялось сорока миллионам, сетевые проходимцы ловили на удочку жирную и не очень оффлайновую рыбку, уверяя, что их «Представительство в глобальных сетях Интернет» немедленно кинет к ногам этих продвинутых в Сеть обитателей все сорок миллионов пользователей. В самом худшем случае о каком-нибудь заштатном белорусском поставщике гаек или картофельной колы узнает весь мир. Уже не мелочь.
Но время, неумолимое время! По мере приближения к указанным ста миллионам сетевых наркоманов сознание непуганых карасей если и не просветлилось сколько-нибудь значительно, то к терминам попритерлось слегка. И на пассы и верчения сказочно жирного хайтековского червячка стало клевать уже вяло… Но время блестящих ожерелий и невиданных карманных зеркал никуда не ушло. Мир прирожденных рекламно-торговых агентов в связи с этими нехорошими временами разделился на категорию румянощеких на вид шарлатанов, переключившихся на более редкую и крупную добычу в мутной воде — та если и не верит особенно в сказку про белого бычка, так и не рассуждает долго. Аскетичные неудачники пошли в основном по почтовым ящикам, переключившись на массовую доставку непрошеного центрального английского совокупно с «фирменными» часами и базами — от просто баз данных до баз отдыха, до военных дело пока не дошло… Теперь вот эвкалиптовые веники предлагают. В самом деле, как же без веников-то в Интернете…
Утешает несказанно умозрительная вероятность того, что не все в Сети — поставщики интернетовской бижутерии, равно как не все подряд владельцы модемных, проводных и эфирных подключений — их клиенты.
Но в поле нашего зрения — только отчасти граждане, которые «пользуют» Интернет. Главная нашего поля ягода — обыватель, который если слово «модем» и знает, то ручками его точно не щупал. В отличие от американки Мэгги Хирш, которая в середине девяностых поражала минских знакомых тонюсеньким модемом с набором ювелирных отверток впридачу. Передовая была девушка, но в жизни, боюсь, ей эти отвертки весьма слабо помогли… Так что простой человек, который слово модем на «модуляцию» и «демодуляцию» не разделяет — вот наш объект.
Да, обыватель, житель самых разных демократических стран, или напротив, верных седой старине, свободный от прелестей Сетей, тех самых, которые «прельщают» и затягивают. Он важен по той причине, что является целевой группой конвенциональных медиа. Сложная корреляция системных состояний обывателя, как объекта, которому формируют общественное мнение, и субъекта, который и сам в состоянии, хорошенько напугавшись, сформировать его себе и другим, важна по той причине, что эфемерная или крайне маловероятная прихоть подзаборного «народа» становится вдруг Постановлением, приобретает силу Закона, предварительно тиражируясь и раскручиваясь в «народных» эфирных и газетных государственных медиа. Говорят, кстати, что не во всех странах такие есть. Но можно ли такие места назвать государством? Там, видно, и народных избранников тоже нет…
* * *
В больших цифрах — включении батарей и повышении цен — ощущаешь заботу и любовь кабинетных людей. Это понятная сфера их интересов. Но тот же ремонт дорог или продвижение большого начальства, блокирующего внезапно транспорт — вещь специальная, ее даже к средним величинам забот не отнесешь. Тем не менее и здесь можно усмотреть прямой отклик кабинетных чиновников на позывы и нужды мироустройства людей.
А вот вопрос в том, отчего это вдруг небожители в самых высоких кабинетах оставят дела глобальные да и озаботятся состоянием дел в названном конкретно, но случайном подъезде случайно взятого дома в любом из белорусских городков. Где, понимаете, соседи форточку открывают не по расписанию… В чем тут причина? Почему проблема, даже, возможно, весьма типическая, но не выходящая, строго говоря за пределы хорошо, если микросоциума, а чаще — чужих друг-другу подъездных людей, стала так интересна за пределами домов и дворов? Зачем небожителей потянуло на интернетскую улицу?
Боюсь даже, мой пример слабо соответствует реальному положению дел в той области, которая сейчас привлекла внимание государственных человеков. Крайне ведь трудно допустить, что слуги избранные пребывают в таком пограничном состоянии, что от широты душевной и предельной любви к малым мира сего начнут тратить свое драгоценное время на расписание форточек. Или что они уже навели в белорусском доме такой тотальный порядок, что стали отрывать половицы в поисках завалившихся туда пылинок. А?..
Интернетовы форточки
Не стал бы получивший сетевое колечко из бусинок предприниматель открывать реальный магазин или торговое представительство ради пары звонков в день или такого же количества зевак, открывших дверь исключительно чтобы бросить на прилавок и полки не утруждаемый заботами взгляд.
Маленькому ли, большому бизнесу требуется вполне осязаемые и в достаточном количестве посетители, которые уходят с платежками, договорами, свертками или отгоняют в сторону дома тяжко груженный провизией фургон. Возможное исключение составляют специфические виды бизнеса, но едва ли несколько сотен коммерческих структур, зарегистрированных в разделах «Бизнес» белорусских сетевых каталогов, приторговывают алмазами или занимаются поставкой среднего радиуса действия ракет. И единственный покупатель обеспечивает процветание такого бизнеса на весь следующий год.
Действительность возвращает нас к ситуации, описанной ноктюрновым никнеймом на «Хартии»: живопись, даже слегка лакирующая окружающую среду, не соответствует картине мира, внушаемой нам сетевыми комми. Когда буквально сегодня свежеиспеченная Web-компания сообщает… (цитата), то это их дело товар похвалить. Но избранники народовы и государевы слуги, без всякого сомнения, должны зреть в корень, иначе чем тогда они от натруженного под забором народа отличны?
Самая общая правда должна последовать первой. Затем мы скрасим ее подробностями — в той мере, в какой возможно без специального исследования.
По поводу «тиражей» электронных газет
Богу отдай богово, а кесарю — кесарево. Бумажные версии газет в республике (с какими бы там ни было тиражами) были и остаются основными, если речь идет о поставке информации и каком-то достигнутом или мечтаемом влиянии на целевые группы.
Электронные версии газет и собственно сетевая периодика (см. ссылку в конце статьи) настолько «малотиражны», что могут иметь значение только при учете некоторых специфичных особенностей сетевых коммуникаций. Их «тираж» варьируется от десятков до сотен белорусских «подписчиков» и какое-либо прямое влияние на население страны практически исключено; возможное — случается главным образом при условии тиражирования сетевых публикаций телевизионными или бумажными масс-медиа. В общем же случае число их читателей настолько невелико, особенно если иметь в виду активное ядро посетителей (их можно сравнить с подписчиками бумажных изданий), что они не достигают требуемой для регистрации обычных изданий «тиража». Можно ли от них в таком случае требовать регистрации как публичных источников информации? И если да, то тогда планка для бумажных изданий не должна ли быть понижена до сотни или нескольких десятков экземпляров? Во избежание, а?
Любой доступный и распространенный бумажный способ тиражирования информации, например, принтер и тривиальная почтовая рассылка могут быть рассмотрены как весьма конкурентоспособные с сетевыми медиа.
Альтернативные электронные почтовые рассылки или традиционные подписные newsletters могут иметь потенциально гораздо более высокие «тиражи», равно как и специализированные электронные дневники («ЖЖ»). В этих случаях имеются области, вообще находящиеся за пределами какой-либо цензуры. Строго говоря, все это ставит под вопрос саму возможность рассматривать указанные и близкие к ним проекты как объекты возможного законотворчества в области масс-медиа. Если, конечно, речь не идет о комнате 101.
Попытка воевать с Интернетом теперь демонстрирует главным образом не объясняемый средствами нормативной лексики уровень представлений о мире авторов подобных инициатив. Нет смысла говорить о возможных альтернативах, ожидаемых или уже рожденных в недрах коммуникационных бездн, как и о гротескном прогрессе скепсиса в отношении официальных подателей новостей. Запретный плод сладок, а блокировка информации не удавалось при всей мощи империи в приснопамятные времена…
Если же речь в самом деле о духе и букве руководства по комнате 101, то сразу напрашивается актуальнейший вопрос. Как, в самом деле, общество должно трактовать поведение людей, которые трудовому энтузиазму масс предпочитают уединение со своими РС? Заметьте, — не сеют, не пашут, не жнут, не пекут, не тачают, не стоят в очереди на виду, отнюдь! И идеология им наша чужда, да!
Логично было бы предложить заблудшим овцам реабилитацию и временный отдых, — тов. Оруэлл однажды все доходчиво описал. Зато хайтеку следует объявить непримиримую войну! Компьютеры в любом виде — начиная от настольных сундуков и заканчивая их наколенными, наладонными и нагрудными реинкарнациями — должны быть запрещены, утрамбованы и упокоены путем заливки в бетон.
Принтеры, естественно, — опломбированы (предпочтительна свинцовая пломба или сургучная печать). Предварительно с них следует снять индивидуальный рисунок игл (с матричных моделей), царапин на барабанах (с лазерных устройств). Следует зафиксировать насморочные особенности сопел на ордах струйных шустряков. Неплохо заняться дискетами и дисками всех модификаций, расплющить все карты памяти, включая особый секретный тип. Флэш-брелоки, на которые так называемые бизнесмены повадились записывать наверняка подрывной и не утвержденный властями текст, необходимо выявлять, а далее, — при уничтожении — проявлять не обременный конвенциями цинизм.
Тогда и наступит бумажный мир…