Да здравствует мезолит — светлое будущее человечества!
Шутка эпохи палеолита
Возможно, эти заметки уже следовало бы назвать «О некоторых вопросах идеологической работы на современном этапе». Нет сомнения, что очень скоро на подобные названия будет большой спрос. Любопытно, кто поспеет первым?
*
Нельзя забывать, что идеология в недавнюю советскую пору являлась предметом профессиональных занятий и источником хлеба насущного для многих сегодняшних белорусских государственных деятелей, включая самого президента, выступившего несколько дней назад инициатором возвращения к хорошо знакомому опыту. По характеру начавшейся дискуссии можно заметить, что мировоззрение главных застрельщиков реанимации государственной официальной идеологии формировалось под воздействием страдающего догматической упрощенностью образования, которое само решало в первую очередь идеологические задачи. С другой стороны, предстоящая практика идеологической работы неизбежно видится как простое перенесение прежних обычаев и приемов в новые политические кондиции. При этом, как и во многих других случаях, номенклатурная элита во главе с президентом, даже не надеясь угнаться за потребностями времени, старается искусственно воспроизвести в Беларуси архаичные реалии прошедшего столетия, которые в большей степени соответствуют ее интеллектуальным и институциональным навыкам. Такое намерение вполне отвечает логике углубляющегося разрыва между Беларусью и мировым сообществом, превращающего нашу страну в заповедное пространство диковинных политических и идейных экспериментов.
*
Если отбросить вульгарные представления об идеологии, обнаружится довольно многозначное и проблематичное явление политического сознания, которое не укладывается в простоватые схемы политпроса. Слово идеология первоначально означало лишь учение об идеях. Идеологами называли сторонников одной из философских школ во Франции конца 18 — начала 19 века. Понятие идеологии в последующую эпоху во многом было предопределено в тот момент, когда Наполеон пренебрежительно назвал этих философов (выступавших против его цезаристских притязаний) «идеологами», имея в виду их крайнюю оторванность от насущных жизненных потребностей. Тем самым это слово впервые получило уничижительный оттенок, которое оно — так же как слово «доктринерский» (изначально нейтральное и относящееся всего только к одной из фракций французской парламентской оппозиции), — пронесло с собой до сегодняшнего дня. Это обстоятельство, хорошо известное на Западе, может вызвать удивление у граждан бывшего СССР, с детства воспитанных в трепетном убеждении, что идеология является неотъемлемым и необходимым компонентом жизни любого общества и внутри этого общества воспринимается как несомненно положительная ценность. На самом деле идеология традиционно противопоставлялась истинной картине общественной жизни, которая считалась прерогативой социальной науки. Согласно известному высказыванию Талкотта Парсонса, главный критерий идеологии проявляется в виде отклонения от научной действительности. «Проблема идеологии возникает там, где существует противоречие между тем, что думают, и тем, что может быть установлено как научно правильное», — писал Парсонс.
*
В 1929 году вышла в свет классическая работа Карла Манхейма «Идеология и утопия», подытожившая долгие дискуссии вокруг этих двух понятий и оказавшая значительное влияние на их современные интерпретации. Идеология рассматривается Манхеймом прежде всего как форма «ложного сознания», свойственная правящим социальным группам, которая помогает им сохранять существующий порядок вещей и манипулировать другими слоями общества. В определенном смысле такие искажения действительности являются искренней иллюзией политической элиты, психологически неспособной воспринимать неудобную для себя правду: «В понятии „идеология“ отражается одно открытие, сделанное в ходе политической борьбы, а именно: мышление правящих групп может быть настолько тесно связано с определенной ситуацией, что эти группы просто не в состоянии увидеть ряд фактов, которые могли бы подорвать их уверенность в своем господстве», — констатирует Манхейм. Перевернутым отражением идеологии, по Манхейму, является «утопия» — ложный идеал будущего, призванный увлечь людей на путь разрушения старого и строительства нового мира. Манхейм, однако, считает, что существует, по крайней мере, одно социальное звено, представители которого способны выйти за пределы этой почти фатальной оппозиции и понять социальный мир таким, как он есть. Это — интеллигенция, или, как говорит Манхейм, используя выражение Макса.Вебера, «социально свободно-парящие интеллектуалы».
*
Дорогие сердцам ветеранов белорусской общественной науки Маркс и Энгельс до конца своих дней, о чем не все сегодня вспомнят, также связывали идеологию с конструированием мнимой реальности. Пришедшие им, однако, на смену теоретики «советского марксизма» решили проблему с вообще присущим им изяществом матросов, управляющих банком. Было установлено, что, разумеется, марксистко-ленинская идеология — факт ангажированного мышления пролетариата, передового крестьянства и их любимой прослойки — интеллигенции (в данном контексте бесконечно далекой от «свободного парения»). Но только эта ангажированность, выраженный в ней классовый интерес совпадают с объективной логикой истории, и идеология, ничего не поделаешь, в этом случае имеет строго научный характер. А учение марксизма, как известно, «всесильно» как раз потому, что оно «верно». Или было таковым. Даже не зная в лицо всех сегодняшних творцов белорусской идеологической программы, можно смело заключать пари, что это именно те персоны, которые на протяжении десятилетий активно преуспевали в отстаивании вышеприведенного тезиса. Можно так же смело утверждать, что новое их детище будет не менее научно обоснованным, всепобеждающим и перспективным.
*
Начиная со второй половины прошлого века, ряд социальных и политических философов все чаще диагностирует современную духовно-политическую ситуацию как вступление в период конца, краха идеологий. Опираясь на анализ современных западных обществ, эти философы и социологи утверждают, что достигнутая такими обществами социальная и экономическая стабильность, высокий уровень потребления, защищенность демократических институтов вообще исключают необходимость идеологической мобилизации. Их оппоненты, возражая на это, указывали главным образом на то, что достижения западного мира не являются универсально планетарными и не исключают жизненности идеологий в других, незападных обществах, а также конфликтов между различными системами идей. Если говорить просто, достаток и стабильность, сами являясь ценностью, не нуждаются ни в каких дополнительных идеологических программах. Это удел обществ бедных и нестабильных, а также следствие их присутствия в мире.
*
Справедливости ради нужно отметить, что термин «идеология» корректно применяется в различных теоретических схемах не только в пейоративном (неодобрительном), но и нейтральном и даже иногда апологетическом значении. Не вдаваясь в сложности политико-философского и социологического анализа идеологических феноменов, заметим только, что претензии на простоту, понятность и очевидность такого рода структур человеческого индивидуального и общественного опыта, делающих их якобы доступным любым манипуляциям, со стороны неосторожных и нетерпеливых «социальных инженеров» могут закономерно привести к трагическим для данного социума последствиям. Причем не в теоретическом, а в очень практическом и часто физическом смысле, буквально сметая в том числе тех, кто самонадеянно полагал, что ситуация полностью им подвластна. История, даже самая недавняя, полна примеров, убедительно подтверждающих этот тезис.
Очевидно, что даже самый мудрый и проницательный герой романа никак не может быть умнее его автора. Неуклюжее идеологическое наступление, осуществляемое руками среднего и низшего бюрократического звена может безнадежно скомпрометировать его исполнителей, что при изменении в стране политической обстановки рискует обернуться для них самыми неприятными последствиями.
*
Конечно, такого рода неординарные меры вызваны острым ощущением кризиса легитимности и опасности усиления давления извне. Серьезные обвинения в фальсификации выборов разных уровней, в использовании незаконных средств для обеспечения своего пребывания у власти при неблагоприятном для верхов стечении внутренних и внешних обстоятельств могут однажды быть предъявлены с требованием освободить место, удерживаемое не по праву.
В этих условиях решительное принятие на себя белорусским руководством мессианских функций и безоглядное самоотождествление с маргинальными политическими течениями, которые большинством стран в мире воспринимаются как агрессивные и содержащие в себе потенциальную опасность, по меньшей мере, неосмотрительно. Тезис «Минск — третий Рим», фактически прозвучавший в докладе главы государства, слишком живо вызывает ассоциации с приснопамятным противостоянием двух мировых систем. В рамках этой парадигмы, воскрешающей логику непримиримого противоборства, неминуемым будет следующий шаг — объявление состояния беспощадной идеологической войны, в сущности, со всем окружающим миром и долгожданное возвращение к привычному бытию осажденной врагами крепости. Поворот этот уже давно происходит на наших глазах, становясь все более явным и необратимым. На состоявшемся совещании по идеологии он получил свое прямолинейное и недвусмысленное концептуальное оснащение.
Ради каких таких высоких целей должна вступать в этот бессмысленный поединок маленькая Беларусь? Ради каких результатов приносится в жертву судьба десятимиллионного народа, который мог бы мирно строить жизнь, основанную не на безумных идеях осуществления очередной всемирно-исторической миссии, а на возделывании сада, маленького, но своего, на заботе о материальном благосостоянии и психологическом комфорте своем собственном и своих близких, как это делают жители других небольших европейских стран? Зачем это упорное натягивание на себя истлевших одежд призванного с того света фантома коммунистической сверхдержавы? Не слишком ли велика цена за то, чтобы ссылаясь на суровость военного положения, получить повод для безжалостного искоренения инакомыслия, опять же не щадя своего собственного народа?
*
Наконец, кто-нибудь задался вопросом, сколько денег будет стоить реализация этого неронового комплекса? Оплата армии штатных пропагандистов, которых еще нужно найти, подготовить и обучить. Оплата пропагандистской литературы и разного рода наглядной и не очень агитации. А ведь будут еще конференции, семинары и какие-нибудь школы актива, фильмы и газеты, «научные» исследования и манифестации. И много еще чего. Не говоря уже про усиление политического сыска и контроля. Кто помнит, тот знает.
У Беларуси нет нефтедолларов, которыми оплачивалась мощь полицейского режима СССР. Впрочем, как выяснилось из недавнего общения с народом, власть бесхитростно полагает, что за все платит она сама: «Я плачу…». И действительно, платит она. Но деньги эти забираются у тех, кто их заработал — налогоплательщиков, народа.
Вот еще, что интересно. Где-то будет вся эта пропагандистская рать лет, скажем, через десять-пятнадцать? А, может быть, намного раньше. Вместе с выпускниками идеологического факультета Академии управления.