Недавно Вы предположили, что после 19 декабря «белорусская проблема» может объединить позиции ЕС и России, а санкции против официального Минска станут выгодным экономическим проектом для Европы. Подтверждается ли это предположение? В какой форме возможна координация ЕС и России по белорусскому вопросу?
Кирилл Коктыш. Да, утверждение о «белорусской проблеме» как факторе сближения ЕС и России основывалось на понимании того, что события 19 декабря стали, помимо прочего, значимым проигрышем и России, и ЕС: совершенно очевидно, что ни Европа, ни Россия не были заинтересованы в такого рода развитии. А проигрыш объединяет, превращая вчерашних конкурентов в партнеров. Так, если бы в завязавшемся 19 декабря узле были бы бенефициары и проигравшие, когда выигрыш России означал бы проигрыш ЕС, и наоборот, то ничего нового бы не происходило, и для Минска сохранялось бы пространство для традиционного лимитрофного маневрирования между большими внешними игроками. Но поскольку тут оказались проигравшими оба ключевых внешних игрока, то парадигма игры перевернулась — лимитрофная парадигма «схлопнулась», а вместо нее началось строительство доверия между Россией и Западом.
И строительство, кстати, довольно интенсивное. За короткое время, прошедшее после выборов, с российской стороны уже прозвучало как минимум три заявления, декларирующие совпадение ценностей России и Запада по «белорусскому вопросу»: два заявления принадлежали министру иностранных дел Лаврову, и одно, с общей оценкой гуманитарно-правовой ситуации в Беларуси — президенту Медведеву. В переводе с дипломатического на общечеловеческий язык — это совершенно недвусмысленным послание Западу об отсутствии принципиальных разногласий. Это послание, отметим, было услышано и воспринято — недавнее заявление сенатора Либермана о том, что проблема Беларуси солидарно и кооперативно решается тремя центрами, а именно — Москвой, Брюсселем и Вашингтоном — вовсе не относится к разряду невозможных, является недвусмысленным обратным мессиджем.
Таким образом, на сегодня мы можем констатировать установление ценностной рамки договоренностей между Россией и Западом по «белорусскому вопросу». Дальше, по идее, должно будет следовать внедрение этих ценностей в активный оборот, т. е. их оценка — в политико-экономическом смысле этого слова, когда эти ценности в том числе станут и фактором, позитивно влияющим на экономику. В первую очередь, мне кажется, бенефициаром тут может стать экономика ЕС, хотя и остальные центры влияния будут не в проигрыше.
Механизм такой капитализации ценностей не очень сложен, и хорошо известен по эпохам, предшествовавшим нынешней — находящейся глубоком кризисе — эпохе потребительской экономики. Дело в том, что любое государство, генерируя спрос, и эмитируя под этот спрос денежную массу, на самом деле имеет в качестве опоры не что иное, как ценности и ожидания собственного населения — они, собственно, и являются основанием устойчивости денежной системы. И, в известной степени упрощая, можно сказать, что эмиссия средств под необеспеченные ожиданиями ценности и цели порождает инфляцию, тогда как под обеспеченные — нет.
Одна из глубинных проблем современной экономики как раз состоит в том, что уже лет двадцать таким обеспечением выступали лишь потребительские запросы населения. И заслуга белорусского президента перед Европой, — заслугой, которую на самом деле трудно переоценить, как раз в том, что впервые за долгий период времени он смог ввести в активный оборот нематериальные активы, сделав значимость и актуальность «белорусской проблемы» своего рода общепризнанной ценностью для ЕС и, похоже, для России. Скажем, если бы Европа пыталась достигнуть такой степени консолидации самостоятельно, без раздражителя в виде «19 декабря», то она бы на это затратила бы многие миллиарды евро — и не факт, что достигла бы успеха.
Жаль, конечно, что в рамках возникающей на наших глазах конфигурации Минску отводится роль статиста, который в принципе не может извлекать бонусов в сложившейся ситуации.
Политэкономическая логика, которая сменяет прежнюю политическую, не предполагает ни внешнего вмешательства для решения проблемы, которая позволяла бы Минску провести мобилизацию, и таким образом укрепить свои позиции, ни внешней помощи и поддержки. Ведь в рамках новой логики ни Запад, ни Россия не являются заинтересованными в быстром решении «белорусской проблемы», — ведь в этом случае высок риск, что вновь возникнувшие благодаря Минску ценности растворятся, не успев прорасти и укрепиться, не оправдав, таким образом, возлагавшихся на них надежд. А с другой стороны, в такой же степени ни Запад, ни Россия оказываются незаинтересованными в явной поддержке белорусского режима, поскольку последняя оказывается в противоречии с теми же вновь образовавшимися ценностями.
Вот примерно такова логика намечающихся отношений между Западом и Россией на белорусском направлении.