Ценности «белорусской цивилизации». II

Двусмысленность упорного перетягивания на себя Беларусью одеял «традиционных ценностей восточноевропейской цивилизации», имея в виду под этой цивилизацией прежде всего русских, украинцев и белорусов (теперь, видимо, будет правильней — белорусов, русских и украинцев) состоит в том, что если и можно говорить о некоторых единых исторических идейных традициях, ценностях, социальных и политических практиках, дающих основания для мессианских упований и вселенских надежд и проявлявшихся, по крайней мере, в течение последних двух-трех столетий, то они никогда не рассматривались в истории мысли как дело и предназначение «трех братских народов». Но как элементы становления русского самосознания, самоопределения русской самобытности, всемирной миссии русского народа и русской державы. Современные белорусы и украинцы, если и были причастны к этим единым ценностям и мировым задачам, то лишь в той степени, в какой принадлежали Российской империи и считались частью русского народа. (В этой связи полезно заметить, что страны Западной Европы тоже имели много общего, но не подвергались насильственной ассимиляции в составе империи). В сущности, кроме риторики, мало что изменилось и в зазеркальной реальности наследника Российской империи — СССР.

Национальное и культурное своеобразие и, следовательно, право на собственную государственность удается сохранять только через дифференциацию, а не слияние, через частное, а не универсальное.

Между тем, аргумент, что и сам президент, как главный креатор официальной духовности, и его энергичная команда (часто, правда, меняющая состав — не уследить) прочно опираются на «традиционные… и т. д.», даже для пятилетнего ребенка делает понятным бесспорность их права заняться судьбой человечества, поскольку Минск волею космических сил становится всемирным центром православного славянского возрождения. (По ряду высказываний президента, сделанным на мартовском «идеологическом» совещании, можно предположить, что его не смутят и «восточноевразийские» масштабы). «На эту роль могла бы запросто претендовать …Россия. И Украина тоже… Но так случилось, что Белая Русь, чистая, незапятнанная оказалась впереди. Ну, наверно, судьба» (А. Лукашенко). Москва становится Минском. Минск становится Москвой. Можно проводить шахматный турнир. (См. Ильф и Петров).

Какую же, так сказать, прерванную связь времен и нить событий нам обещают теперь восстановить?

Несомненно, нынешние мессианские претензии белорусской власти напрямую наследуют и содержательно проистекают из веками вдохновляющих русскую мысль представлений о том, что Россия играет в мировой истории особую роль, связанную с утверждением истинно христианского, т. е. православного начала. Согласно этому своему предназначению она должна духовно преобразить весь мир, стать итогом земного пути христианства.

После взятия в 1453 году Константинополя окончательно пала Византийская империя, второй Рим, самое большое в мире христианское царство. На Руси укрепилась мысль, что именно она осталась теперь единственным христианским царством, а русский народ единственным истинным носителем православной веры. В начале 16 века монах Филофей выступил с учением «Москва Третий Рим», во многом предопределившим последующую эволюцию русского миросозерцания. Филофей писал царю Иванy III: «Третьего нового Рима — державного твоего царствования — святая соборная апостольская церковь — во всей поднебесной паче солнца светится. И да ведает твоя держава, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в твое царство: один ты во всей поднебесной христианский царь. Блюди же, внемли, благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твое единое, что два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть; твое христианское царство уже иным не достанется».

Величайшие русские умы — Карамзин, Хомяков, Достоевский, Соловьев, Федоров, их последователи — Розанов, Бердяев, Булгаков, Франк, Лосский, Карсавин, Ильин, Вышеславцев, Флоренский, Лосев и многие другие размышляли об уникальности призвания русского народа, носителя будущего религиозно-общественного возрождения для всего христианского мира.

«История русского народа, есть единственная во всем мире, история народа христианского не только по исповеданию, но по жизни своей, по крайней мере, по стремлению своей жизни… назначение России было, казалось, явить на земле народ христианский по своему верованию, по стремлению, по духу своей жизни и, сколько то возможно, по своим действиям» (К. Аксаков).

Само русское царство собиралось и оформлялось под символикой мессианской идеи. Еще при Иване Грозном религиозная идея царства вылилась в форму образования могущественного государства, в котором церковь стала играть служебную роль. (Н. Бердяев).

Могли ли вообразить русские цари, помыслить философские и литературные гении, что потрясавшую их своим величием и грандиозностью задачу, с которой великодержавная Россия за всю свою историю так справиться и не смогла, нехотя возьмет на себя президент-атеист из Минска и играючи воплотит в жизнь (а для чего еще скликать всех славян?). Заодно посрамив Филофея с его опрометчивым утверждением, что четвертого Рима не будет. Еще как будет! Будет и «один ты во всей поднебесной христианский царь». Иначе некоторым нерадивцам придется отвечать на нарах.

* * *

Так и видятся толпы паломников-славян, стекающихся (пешком и в лаптях?) в отверженную сегодня практически всем миром, оставшуюся по воле своих властителей в постыдном одиночестве, а большей части населения планеты и вовсе неизвестную Беларусь для поклонения эксцентричным лидерам восточноевропейской цивилизации.

* * *

А. Г. Лукашенко многократно говорил о неприемлемости для Беларуси западного опыта, западной системы ценностей, и в этом случае апеллируя к неповторимости «восточноевропейской цивилизации».

Действительно, исторические пути Востока и Запада достаточно заметно различались.
Различались и ценности. Остановимся на некоторых, может быть, наиболее важных и характерных отличиях, по поводу которых, к слову сказать, на уровне обывательского сознания имеет хождение немало плоских и страдающих крайней упрощенностью стереотипов.

Вот, например, знаменитая пара: «их» индивидуализм (тьфу!) — «наш» коллективизм (ура!). Сам президент о них не преминул упомянуть (в мартовском опять же еще докладе).

Сегодняшний западный индивидуализм между тем означает первичность прав личности по отношению к любым социальным образованиям. Не человек является слугой государства, как, впрочем, и любой другой коллективной общности, но государство, общество призваны способствовать осуществлению неотчуждаемых прав человека. В этом единственный смысл и легитимность их бытия.

Идейные истоки западного индивидуализма выводятся из Евангельских истин, утверждавших наличие прямой и непосредственной связи между Творцом и каждым конкретным человеком. Между прочим, деперсонализованные «коллективы» присутствуют в Евангелиях только в виде фарисеев, торговцев, изгоняемых из храма, да еще толпы, требующей распятия Христа. Каждый раз в негативном контексте. Западный индивидуализм прошел многотрудную эволюцию, не все в которой, разумеется, стоит идеализировать, но нынешний его облик далеко не соответствует апологии хищного и бездушного эгоизма, как любили утверждать еще советские идеологи. Гуманистические ценности являются неотъемлемой и необходимой составляющей жизни современных «цивилизованных» обществ, столь нелюбимых белорусской властью. Индивидуализм отрицает «коллективизм», безликую общность, ставя на его место солидарность — одно из важнейших и выстраданных понятий 20 века. Солидарность — есть сознательный выбор свободной личности, как этический императив Канта, прошедший через ум и сердце союз между людьми.

Социальной основой западного индивидуализма, укоренения ценности индивидуальной свободы стало раннее освобождение от зависимости крестьян, составлявших большинство населения Европы, но и до того никогда не находившихся в рабском состоянии, приблизительно с 12 века повсеместно обладавших относительной самостоятельностью и выступавших в качестве «держателей», а фактически совладельцев земли, принадлежащей феодалу.

Добавим, что индивидуализм, индивидуальная свобода являются обязательным условием существования и развития рыночных отношений.

В России крепостное право, как известно, было гораздо более свирепым, низводило крестьян до позорного положения рабов и длилось гораздо дольше, чем в странах Европы. Основой дорогой нам традиции коллективизма стала крестьянская община, «мир», где крестьянин, в отличие от своего западноевропейского «коллеги», никогда не чувствовал себя полноценным хозяином своего участка — участки периодически перераспределялись между членами общины. Немного было у него и поводов проявить чувство личной ответственности — ответственные решения принимались «всем миром», коллективом. Коллектив подминал под себя, растворял в себе личность. В сущности, коллективизм базируется на представлении о безусловном превосходстве коллектива, группы, общества как такового над индивидуальной жизнью и свободой.

«В коллективизме человек перестает быть высшей ценностью… Коллективизм не может быть не авторитарным, он не может допустить свободы в общении. Коллективизм всегда значит, что нет настоящей коммюнотарности, общности, что для организации общества нужно создать фиктивную реальность коллектива, от которого исходят руководства и приказы. Когда падают старые авторитеты, когда не верят больше в суверенитет монархий или демократий, то создается авторитет и суверенность коллектива, но это всегда означает внутреннюю» неосвобожденность человека и некоммюнотарность людей». (Н. Бердяев).

Крестьянская община была идеально приспособлена для крепостного права, ничуть не видоизменившись на протяжении столетий, но на рубеже 19-20 веков стало очевидно, что она является тормозом экономического и социального развития. Разрушение такого «коллективизма» стало целью Столыпинской реформы 1906 года. Вновь опыт общины был востребован уже Советской властью в период коллективизации.

Видимо, стоит упомянуть и о «государственнических» традициях «нашей общей цивилизации» с точки зрения ее противопоставления традициям западным.

С конца 18 века европейские страны оформляются в «государства-нации». Начало было положено Францией, где революция обозначила смену идеи государства, когда вместо власти от Бога суверенной признавалась воля народа. Государство-нация бюрократически централизована и сформирована по принципу: одна страна — один народ.

Русский, украинский и белорусский этносы никогда не достигали стадии государств-наций. Их общее государственное прошлое — имперское. Государство-нация состоит из граждан. Империя — из сообществ. Люди империи — не граждане, а подданные. Если быть последовательным, возвращение к славному, единому для всех прошлому, есть возвращение в Российскую империю.

С этим утверждением горячо согласятся многие российские геополитики и представители «патриотических движений», для которых это не только прошлое, но и «светлое завтра» России. «Россия немыслима без империи», — констатирует, в частности, А. Дугин, влиятельный российский политолог и геополитик, председатель партии «Евразия».

Наконец, принципы демократии, демократические институты, пост президента и т. д. являются западным изобретением. Именно в Европе выкристаллизовалась идея правления большинства, составляющего 50% + 1, с согласия меньшинства (50% — 1). Эта формула никогда не была реализована ни в царской России, ни в Советском Союзе. Реализована ли эта формула в Беларуси? Демократия есть, помимо прочего, строгое соблюдение процедур, которые вырабатывались, оттачивались, совершенствовались в течение двух веков. Именно несоблюдение общепринятых процедур приводит к непризнанию результатов выборов. Отсюда проблемы с легитимностью у белорусских властей. Ведь демократические выборы, вопреки тому, что думает немалая часть населения Беларуси, включая руководителей всех уровней, это не только соблюдение внешних признаков голосования — наличия урн, пива в буфете и избирательных бюллетеней.
Пока президент, сам пришедший к власти благодаря упомянутому западному изобретению, еще не избирался на княжение, или на царство, в соответствии с обычаями славянских предков, но от соблюдения ряда демократических правил и процедур уже отказался.

* * *

Тезис об общих специфических ценностях восточнославянской православной цивилизации, которые необходимо уберечь и противопоставить Западу, родился не в Беларуси, а пришел к нам из России, где давно уже прочно освоен левыми и маргинальными «патриотами», испытывающими искреннюю симпатию к Александру Лукашенко. «Об этом говорят прежде всего российские мыслители — что в Беларуси сохранили то, что ими сегодня утрачено» («идеологическое» совещание). Эти мыслители, видимо, они и есть. Призывающие белорусского варяга…

Вряд ли, однако, утраченное «российскими мыслителями», идеологемы Российской империи могут образовать надежный мировоззренческий фундамент белорусского суверенитета.

Не некие «традиционные ценности», которые скорее всего будут сконструированы на потребу дня, из обрывков, как был создан новейший белорусский стяг, а подлинные глубокие и давние традиции белорусского народа, его язык, культура, его собственная история должны были бы стать предметом внимательного изучения и осмысления, через призму сегодняшних европейских и мировых процессов, перспектив Беларуси в политических и экономических реалиях 21 века.

Но на этом, конечно, нужную властям идеологию не построишь.

Вот и зовут нас даже уже не в СССР, а еще дальше в глубь времен, к русскому царю и крепостному праву. Зато теперь, ссылаясь на славянское своеобразие, можно оправдывать демонстративное и последовательное нарушение норм внутреннего и внешнего поведения, принятых за редким исключением всеми странами мира. Всеобщее отторжение Беларуси закономерно и естественно, однако, не в силу ее неожиданно проснувшейся славянской идентичности, хотя и странно понятой. А в силу того, что вся славянская и идеологическая демагогия выступает только ширмой для закрепления власти одного человека и обслуживающей его команды, для сохранения стоящей за ними системы, построенной на страхе и обмане, для прикрытия нелепости и безнравственности сложившейся в нашей стране политической ситуации, открытого пренебрежения правами человека и нормами демократии.

У мира тоже есть свои ценности, которым, ради удержания личной власти, белорусским руководством был брошен открытый вызов. И этот действительный, а не выдуманный угодливыми белорусскими идеологами конфликт ценностей не может быть разрешен никакими дипломатическими ухищрениями.

Пока «мыслители» беседуют с А. Г. Лукашенко, Россия выбрала Европу и весь мир. Сделает ли когда-нибудь свой выбор Беларусь?