4 марта на прошедшей в Брюсселе дискуссии под эгидой Европарламента говорилось о необходимости включения оппозиции в диалог между ЕС и Беларусью как условии для продолжения моратория ЕС на визовые санкции. Вы же, как участник дискуссии, поделились мнением, что ЕС не может ставить условия белорусским властям, и участие оппозиции в диалоге исключено. В связи с этим два вопроса: 1. какая оппозиция имелась в виду — ОДС или широко понимаемое гражданское общество? 2. обоснуйте вашу точку зрения на участие оппозиции в диалоге.
Виталий Силицкий: В широком смысле ЕС настаивает на участии в диалоге с официальным Минском той части белорусского общества, которая исключена из процесса принятия решений в стране по причине своих политических и мировоззренческих разногласий с властью. Эту часть обычно обозначают «гражданское общество», но тут, скорее всего, подразумеваются все несогласные — и сектор НГО, и политическая оппозиция, и независимые СМИ. Иное дело, что субъективизация несогласных — дело достаточно скользкое. Этот сегмент белорусского общества пребывает в состоянии субкультуры, и «вытягивание» той или иной его части в качестве стороны в переговорах — значит сознательное перераспределение политического капитала внутри ее (не говоря уже о том, что настаивая на участии гражданского общества вообще, ЕС пытается перераспределить этот капитал в глобальном плане — между властью и несогласными, чему первая сторона резонно, с точки зрения своих интересов, противится). Иное дело, что нерезонно стремиться к сотрудничеству с ЕС и получению какой-то помощи и навязывать свои правила игры (например, диалог без посредников), тогда как участие гражданского общества в процессе принятия решений — это такая же часть идентичности Евросоюза, как для белорусского режима — линия Сталина или селекторные совещания.
Так почему же партнером для ЕС стал именно сектор НГО, а не политическая оппозиция? Тут на самом деле множество причин. Во-первых, таким образом ЕС утверждает, что целью его действий в Беларуси является изменение правил игры между властью и обществом, а не смена самой власти. Во-вторых, такая позиция отражает и состояние дел в современной Беларуси, диссидентский этап ее развития, когда, в условиях отсутствия реальной политической конкуренции, партии превратились в те же НГО, причем не самые эффективные.
В-третьих, сам сектор НГО в большей мере оказался способным найти свое место в процессе диалога. По причине отсутствия политической конкуренции из партийной оппозиции произошел массированный отток мозгов, людей, способных к ведению такого диалога, к продуцированию каких-то позиций, альтернатив, обладающих необходимыми знаниями, из партийного сектора в гражданский. Иногда этот процесс оттока приобретает совсем необычный характер — вот Рух За Свабоду — структура вроде политическая — но предпочла зарегистрироваться именно как НГО. Политическая оппозиция, по моим наблюдениям, просто не до конца понимает, как работать с евроструктурами. Причем ведь объясняли — что работать надо вот с этим человеком в еврокомиссии, вот с этим в совете ЕС, вот с этими в Европарламенте, что вот эти послы в Минске формируют мнение государств-членов. Но эта работа оказалась так и не налажена. Потом возникают обиды, что кого-то не позвали на встречу с Соланой. Однако, ситуация во многом тоже просто отражает статус политической оппозиции. Смешно же представить, что какой-то клерк в Брюсселе будет объяснять Солане что в Киеве с Тимошенко и Януковичем нужно встретиться, а вот Яценюк и Симоненко обломаются.
В-четвертых, сектор НГО просто более гибок, чем партийная оппозиция, представители гражданского общества по определению имеют право говорить за себя, в то время как у политиков уходят месяцы на согласование и выработку единой позиции, за время которых диалог может и завершиться.
В-пятых, у политического и гражданского сообщества обозначился конфликт интересов. Дело тут вот в чем. Та чуть-чуть либерализация, на которую пошли власти, открыла определенную степень социальной, но не политической свободы. Гражданскому обществу чуть-чуть развязали руки, но политическая позиция не выиграла практически ничего, — только, может быть, проиграла, потому что репрессии против политических оппонентов не прекратились (возьмите ту же Моладзь БНФ). А монополия на общение с Западом — главный фактор как легитимизации так и выживания политической оппозиции в условиях диссидентской субкультуры — теперь нарушена как сектором НГО так и властью. В результате, со стороны НГО в процессе диалога сразу пошли хоть какие-то предложения, на которые и среагировали в Брюсселе, а политики все решали и решают, нужен им этот диалог или нет.