Проблемы нельзя решить, мысля теми же категориями, которыми мы мыслили, когда создавали их.
Альберт Эйнштейн
Уровень реформ должен быть адекватен уровню кризиса. Если кризис системный, то и реформы должны быть системными.
Общая теория систем утверждает, что искать выход из системного кризиса методами, предлагаемыми самой системой, бесперспективно: такое решение лишь усугубит кризис, переводя систему в состояние с еще меньшей потенциальной энергией. Всякие действия, которые не разрешают системного кризиса, но на которые необходимы ресурсы, увеличивают величину потенциальной ямы.
Если попросту, то лишь барону Мюнхгаузену удавалось самому себя вытянуть из болота за волосы. В реальности это невозможно. Более того, чем сильнее барахтаешься, тем быстрее погружаешься. Классический пример тому — СССР. Без горбачевской попытки разрешить структурный кризис системы в рамках и средствами самой системы полное «погружение в болото» растянулось бы еще надолго, хотя все равно бы произошло.
Мы сейчас, во многом, повторяем путь развала СССР. Сначала там тоже не хотели признавать, что кризис носит системный характер, и пытались решить проблемы в рамках старой системы экономических отношений — практически так же, как и мы сейчас, с поправкой на масштаб, конечно. Например, была заложена не одна, а множество АЭС, строился БАМ, новые авто- и тракторные заводы и многое другое, то есть развернулось бурное наращивание масштабов, но без глубоких системных реформ. Однако большинство новых АЭС даже не успели достроить. Сначала, как следствие гонки, произошла Чернобыльская катастрофа, а затем и СССР развалился. Даже то, что успели создать и построить, должного эффекта не произвело, скорее — наоборот. Ведь, как упоминалось выше, всякие действия, которые не разрешают системного кризиса, но на которые необходимы ресурсы, увеличивают величину потенциальной ямы.
Системный же кризис — это в первую очередь кризис качественный, а не количественный. Рассмотрим это на примере выпуска легковых автомобилей в СССР. Принято считать, что кризис тут заключался в том, что СССР выпускал легковых автомобилей почти в десять раз меньше, чем США. Да, выпускали действительно меньше, в этом видело причину кризиса и руководство СССР. Поэтому строились новые автозаводы, модернизировались старые, выпуск автомобилей рос. Наконец, наступил период, когда некоторые модели легковых автомобилей никто особо не хотел приобретать, хотя уровень автомобилизации страны все еще сильно уступал американскому. Скажем, построили новый, громадный, с импортным оборудованием Автозавод имени Ленинского комсомола, но теперь в его пустых, полуразрушенных цехах снимают фильмы о катастрофах и войнах — спасти производство не удалось. «Запорожцы» «старой модели» в последние годы СССР продавались без всякой очереди, но желающих их приобрести было все меньше. То же, хотя и в несколько меньшей степени, относится и к продукции Ижевского завода. В принципе только «Жигули» пользовались устойчивым спросом. Трактора Ташкентского и грузовики Кутаисского заводов хозяйственники иной раз и даром брать не хотели, приходилось применять «силовые методы».
Фотоаппаратов, часов на прилавках было тоже достаточно, но кризис тут был не менее острым, чем в автопроме, — опять же качественный, системный, а не количественный. И так дело обстояло с очень многими потребительскими товарами (за исключением разве что самого последнего года СССР, когда в предчувствии катастрофы народ смел с полок магазинов почти все).
Примерно то же самое сегодня наблюдается и у нас. Например, стиральных машин мы пока выпускаем в разы меньше, чем может «проглотить» наш рынок, не говоря уже о рынке внешнем. Соответственно принимается решение увеличить их выпуск, для чего построить еще 2-3 завода. Но проблема кроется не в этом. Ведь даже то количество, что уже производится, находит покупателя с огромным трудом. Это показатель системного кризиса. Даже внутри страны многие белорусские товары реализуются все с большим трудом, а конкурентоспособность очень многих наших товаров на внешних рынках уже практически сравнялась с анекдотической «конкурентоспособностью» советских товаров. Отличие лишь в том, что у СССР располагал относительно большими объемами высоколиквидных товаров для внешнего рынка (скажем, нефть, газ и автоматы Калашникова), а у нас их мало: калийные удобрения и продукты нефтепереработки.
Опять же, подобно позднему СССР, мы лезем в «кредитную петлю». Правительство Беларуси намерено получить у России еще один кредит в размере 2 млрд. долларов, хотя недавно мы уже получили кредит в 1,5 млрд. Независимые эксперты резонно задаются вопросом: не пересядет ли Беларусь с энергетической на кредитную игл? Правда, пока «кредитная яма» не так уж и глубока, но вот, например, экс-глава Национального банка Беларуси Станислав Богданкевич предлагает рассмотреть государственный долг страны в динамике: «Совокупный внешний долг по оценке на 1 января этого года составил примерно 12 миллиардов долларов. А еще на 1 января 2007 года он был примерно 6,7 миллиарда. Он почти удвоился только за один год!». Стремительный рост кредитной задолженности — это тоже явный показатель системности кризиса.
То, что назрели реформы, практически уже никто не отрицает. Но то, что назрели реформы системные, пока поняли еще не все, особенно во власти. А бессистемные, хаотические реформы могут иметь те же последствия, что и «перестройка» в СССР, — быть может, и хуже, поскольку таких сырьевых ресурсов как в России у нас нет, соответственно не на что будет опереться, чтобы выбраться из ямы, если, не дай Бог, мы туда свалимся.
К слову, структурные преобразования часто не требуют больших ресурсов, но долговременный эффект от них может быть очень значительным. Последний положительный пример — отмена «золотой акции». Это решение не потребовало никаких ресурсов, кроме воли его принять, но долговременный положительный эффект может значительно превзойти эффект даже от многомиллиардного кредита. Кредит «проедим», а потом все равно надо будет отдавать, причем с процентами. Улучшение инвестиционного климата может принести гораздо больше, — главное не ограничиваться первым шагом. Ведь то, что мы имеем, это еще не системные реформы, а лишь декларация готовности к реформированию системы.
И, в заключение, — о преобразованиях политической системы. Системные преобразования — это не обязательно смена власти, как это зачастую пытаются представить и к этому все свести. Хотя, обычно новая власть действительно более предрасположена к переменам, чем старая. Но это не аксиома. К примеру, китайские коммунисты провели системные преобразования без смены власти. Теперь системные преобразования продолжает проводить российская власть, естественно без своей смены. Наоборот, с помощью системных преобразований хотят укрепить нынешнюю систему власти, обеспечить ее преемственность и долговременную стабильность.